Рита продолжала смотреть фотографии. На одной из них были
запечатлены очень худой человек с замкнутым, невеселым лицом, одетый в строгий
костюм, а рядом – девушка, остриженная в кружок, толстушка с темными, чуть
навыкате глазами, в платье с нелепыми оборками, бывшем просто удивительно не к
лицу ей.
– Это, – объяснила Александра Константиновна, – люди, из-за
которых резко изменилась жизнь в нашей семье. Игнатий Тихонович Аверьянов был
двоюродным братом моего отца, банкиром, миллионером… он умер от рака, лишив
наследства свою дочь за то, что она связалась с революционерами. Впрочем, что
я? – спохватилась Александра Константиновна. – Наверняка и Лидия Николаевна, и
Татьяна вам эту историю рассказывали, они ведь были в Энске в то время, когда
все происходило.
– Да, я кое-что слышала, – кивнула Рита, не добавив,
впрочем, что слышала историю не только от бабушки и матери, а еще читала о ней
в одном письме… из-за которого, строго говоря, она и приехала в Россию.
Приехала, чтобы исполнить предсмертную волю человека, которому дважды была обязана
жизнью. Странный он был человек… странный и пугающий. И не странно ли, что
исполнение его последней воли привело к трагедии и ее – пусть только сердечной,
но все же… трагедия есть трагедия…
– А это, значит, Марина? – спросила она, указывая на темноглазую
девушку. – Лидия Николаевна говорила, что у нее было прозвище «толстый мопс».
Ее сослали куда-то на Дальний Восток, если я не ошибаюсь?
– В город Х., – уточнила Александра Константиновна. – Но
потом следы ее затерялись. Никто не знает, где она теперь живет и вообще, жива
ли.
«Марина Игнатовна Аверьянова, вернее, Марина Ивановна
Павлова живет в Х., улица Запарина, 112, квартира 4, – чуть не сказала Рита, но
промолчала, конечно. – Они ничего о ней не знают, понятно. И не стоит им
говорить. Если бы она хотела связаться с родственниками, давным-давно сделала
бы это сама. Интересно, она до сих пор зла на Сашеньку за то, что той достались
деньги ее отца? Ну, теперь справедливость некоторым образом будет
восстановлена…»
– Вот, – раздался робкий голос, – я вас нарисовала,
смотрите…
Все обернулись к Вере, которая держала перед собой листок.
Минуту или две царило удивленное молчание, потом Александра Константиновна и
Ольга засмеялись.
– Слушай, Верунька, ты кого рисовала, меня или Риту? –
спросила Ольга.
– Ты рисовала Риту или Дмитрия Аксакова? – спросила в ту же
минуту Александра Константиновна.
Они засмеялись, а у Риты заколотилось сердце. Да уж… Вера и
в самом деле очень талантлива. Она улавливает не столько внешнее (хотя и с этим
все в порядке!), сколько внутреннее сходство между людьми: Дмитрием, Ольгой и
Ритой. Волшебные карандаши Веры «увидели» то, что было скрыто от человеческих
взглядов! Как странно: в детстве Рита была – вылитая мать. А повзрослев, стала
необыкновенно похожа на отца… Она быстро взглянула на Георгия.
Тот жадно смотрел то на рисунок, то на оригинал, но никакие
опасные догадки, чувствовалось, не омрачали его разум. В глазах его сквозило
столь откровенное желание, что Рита просто диву далась, как этого не замечают
другие. Но они смотрели только на рисунок.
– Да, – проговорил Николай Тихонович, – талантливая у меня
дочь.
Рита посмотрела на него. Какая странная интонация… Этот
высокий, красивый немолодой человек, отчим Георгия и отец Веры, был очень
молчалив весь вечер, но порой Рита ловила на себе его цепкий, изучающий и
настороженный взгляд. Он заговорил только раз и задал очень опасный вопрос.
Вообще от него исходила какая-то смутная угроза, но Рита уговаривала себя, что
ей мерещится (мол, рыльце в пушку и все такое). Но сейчас в его голосе
прозвучал откровенный вызов. Что это значит?
– Конечно, конечно, – быстро заговорила Рита. – Огромная
просьба к тебе, Вера: пожалуйста, подари мне этот портрет. Я его заберу в Париж
и буду всем показывать, буду рассказывать, какая у меня в Энске осталась
талантливая знакомая!
– Ну почему же «знакомая»? – насмешливо сказал Николай
Тихонович. – Верунька вам на самом деле кто? Племянница? Ну да, если Ольга ваша
сводная сестра, то Верунька вам – племянница.
– Что? – разом выдохнули Александра Константиновна, Ольга,
Вера и Георгий. И замерли, словно у них у всех перехватило дыхание, точно так
же разом.
Рита неотрывно смотрела на Монахина и понимала: это не просто
случайная догадка, навеянная внезапным художественным прозрением Веры. Он
знает. Он все знает о ней! Откуда? Ну, понять несложно. Опытный, поживший,
пострадавший, с нелегкой биографией, он вовсе не так бесстрашен, как следовало
бы ожидать от человека, имеющего звание Героя Советского Союза. Он боится за
свою семью, да и за себя, конечно, а поэтому, понятное дело, навел справки о
загадочной иностранке, которая непременно хотела с его семьей повидаться. Да,
он навел справки в загадочной конторе, название которой КГБ. Рита уже имела
случай убедиться, что там знают про всех всё. Тем более что она, заполняя
многочисленные анкеты в советском посольстве на рю Гренель, не скрывала ничего
о своем происхождении.
Если не хочешь запутаться, как можно меньше ври, говорят
умные люди. А она вот завралась… ну и попалась. erde, часто говорят французы,
злясь. Она, кажется, полностью вляпалась в это самое erde.
Не надо было с ними встречаться после того, что у нее произошло
с Георгием! Надо было все поручить Федору, а самой спокойно отправиться в Х.
Что делать? Запираться? Отвираться? Нет. Она ведь хотела
покончить с этой историей с Георгием, сделать так, чтобы не было пути назад для
них обоих? Хотела. Вот лучший способ, и надо воспользоваться им!
– Да, – спокойно сказала Рита, глядя в глаза Монахину, –
сведения, полученные вами, верны.
Ага, передернулся… Значит, какое-то подобие совести у него
есть. Тем лучше для Ольги, для Георгия, для всех.
