Прежде чем Игорь Бойков успел доложить о прибытии, по лицу профессора он понял, что не ошибся: речь шла не о другом сотруднике кафедры, а именно о нем. И значит, он пришел вовремя…
Спустя некоторое время генерал-майор милиции Грязнов имел основания сообщить государственному советнику юстиции третьего класса Турецкому нижеследующее:
— Этот Бойков, ты знаешь, Саня, за последние четыре года успел учредить шесть структур. Ушлый парень! Одной из них была фирма «Евразия». Я тут запросил информацию у компетентных органов. По их данным, «друзьями» этой организации являлись сотрудники спецназа МВД. В настоящее время сопровождением деятельности ООО «Евразия» занимаются высокие чины из МВД, то есть из того МВД, в котором я сам служу. Представляешь?
Турецкий кивнул, едва приподняв понуренную голову. Он представлял это даже слишком хорошо: в нашей стране, покрытой ржавчиной криминала, существует порочная практика, когда человек, разбирающийся в юриспруденции, занимается учреждением организаций на себя, а потом переводит их на другое лицо. Скорее всего, подобное имело место и в данном случае. Боже, как грустна наша Россия!
— Ну, Слава, а дальше что?
— А дальше? В результате разработки высоких чинов из МВД мои люди выявили нескольких генералов и полковников во главе с начальником канцелярии министра генерал-майором Федором Кисловым. Это они крышевали фирмы, учрежденные авантюристами Бойковым и Николаевским. Подобраться к этим гадам сложно, но я попробую. Ты знаешь, как я к таким вещам отношусь…
— Не томи, Слава! С нашим-то делом что? С убийством Великанова?
— Жаль огорчать тебя, Саня, но с нашим делом, увы и ах, полный швах! Имел я беседу с этим великим комбинатором из Академии милиции, который, как услышал, в чем его с Николаевским обвиняют, сразу в штаны наложил и бросился объяснять, как все получилось. Хирург Великанов, оказывается, договорился с этими двумя дельцами, чтобы те учредили сначала на себя фирму «Салон красоты», а позже к учредительству должен был подключиться и Великанов. Это им, конечно, было невыгодно, поэтому они тянули, сколько могли. Но Великанов поставил себя так, что крупную долю финансового пирога все равно приходилось скармливать ему. А как же — фигура! Они в нем были кровно заинтересованы, особенно после того как он стал телезвездой. Буквально за пару дней до того как Великанова убили, Бойков и Николаевский сговорились пойти ради него на серьезные уступки… Из-за этого убийства, как видишь, они и значительного дохода лишились, и до разоблачения достукались. Так что непохоже, что это они его убрали. Но ты не переживай: теперь все их контакты вскроют, за каждую ниточку подергают и, если что-то еще обнаружится, немедленно сообщат нам.
— Значит, эта нить тоже никуда не ведет…
— Не волнуйся, Саня. Если ты не забыл, у нас еще остаются нерасследованными контакты покойного с ФСБ!
Заново встречаясь с Анной Семеновной, Лилией и сыном покойного, оплетая их сетью прямых и окольных вопросов, Грязнов и Турецкий были вынуждены признать свое поражение: по-видимому, Анатолий Великанов действительно не посвящал членов семьи в свои отношения с ФСБ, и местоположение подмосковного пункта, куда он ездил оперировать, оставалось пока неизвестным. Все они в один голос утверждали, что у Анатолия Валентиновича никакой спецклиники в Подмосковье никогда не было!
Стоило еще потормошить на этот предмет Ксению Михайловну. Однако здесь возникли непредвиденные трудности…
Если с Глебовым Ксения Великанова держалась в рамках холодной вежливости, то Турецкий не получил от нее даже этого. Сообщение о том, что следствию по делу об убийстве ее мужа требуется снова расспросить ее о некоторых деталях, вызвало с ее стороны бурю негодования. Вдова откровенно взбесилась, заявила, что это жестоко — терзать допросами женщину, потерявшую любимого, что она плохо себя чувствует, что у нее нет ни одной свободной минуты… Когда же наконец ее удалось уломать, вид ее действительно не свидетельствовал о хорошем самочувствии. Веки красные, нос не напудрен, в одежде чувствовалась небрежность… Ксения Великанова выглядела лучше даже на похоронах. Как будто со дня смерти Анатолия ее разрывала внутренняя борьба, по сравнению с которой сама смерть выглядела незначительной.
— Вашим сотрудникам надо было с самого начала задать мне нужные вопросы. — Едва ответив на приветствие Турецкого, Ксения ринулась в атаку. — В чем дело, почему вы себе позволяете дергать мне нервы?
— Потому что вы, Ксения Михайловна, — с нажимом произносил Турецкий, — не были откровенны со следствием.
— Я сказала все, что мне было известно, — вздернула подбородок Ксения. В ее движении чувствовался, однако, не вызов, а самооборона.
— И все-таки кое о чем вы умолчали. Может быть, вам это показалось малосущественным, но для нас это важно. Вы ничего не сказали об отлучках Анатолия Великанова, когда его не было ни дома, ни на работе. Вы не могли не строить догадки, почему он надолго оставляет вас одну…
Реакция Ксении была предсказуемой — но при этом бурно-внезапной. Слезы выступили у нее на глазах, полились по щекам. Турецкий мог пододвинуть к плачущей женщине стакан воды, но терпеливо, не делая ни движения, как охотник в засаде, ждал, когда она отрыдается. И поступил правильно: постепенно самообладание вернулось к вдове. И тогда из маленького нервного рта, из созданных искусством покойного хирурга губ, на которых даже сейчас не размазалась помада, хлынули признания — весьма сенсационные. Правда, не совсем те, на которые рассчитывал Турецкий…
…Ксения Маврина, которой еще ни разу не приходилось соблазнять мужчину, ломала голову над тем, как ей привлечь внимание доктора Великанова. Она не хотела в этой деликатной сфере быть дочерью своего высокопоставленного папочки, она хотела, чтобы Великанов заинтересовался ею — только ею самой… Но шансы чертовски ничтожны: кто она для него? Одна из надоедливых пациенток, профессиональная рутина. Наверняка многие пытаются его соблазнить… На самом деле Ксения напрасно волновалась: Анатолия Валентиновича заинтересовал план преобразований лица, который она составила для себя.
— Сделать прямой нос горбатым? А вы не боитесь, что это вас изуродует?
— Вовсе нет, — сердито ответила Ксения, изготавливаясь к спору, будто перед ней был консервативный папа, а не мужчина ее мечты. — Мне же не нужен нос, как у индейского вождя! Но если посадить вот сюда горбинку — низко, ниже обычного, — все лицо подтянется, станет изящней…
— Тихо, тихо, не надо тыкать себе пальцем в лицо, — остановил ее хирург, как маленькую девочку. — Вот, смотрите, мы ввели в компьютер ваши фотографии в разных ракурсах. Вот мы начинаем менять ваш носик… Смотрите-ка, вы правы! У вас есть вкус. И смелость. Впервые встречаю женщину, которая решается на такие радикальные преобразования.
Слышать такие слова от него? О счастье! Ощущать тепло его щеки, когда он низко склоняется над Ксенией, — это рождает совершенно особые чувства. Новые, непривычные… Ради этих чувств она готова на все.
Ксения Маврина шла на все. Она в подробностях изучила его биографию — при этом наличие жены и ребенка выглядело досадной помехой, но не воспринималось как реальная угроза ее посягательствам на Великанова. Она нахально втиралась к нему в кабинет, чтобы завести разговор — начиналось с обычных пациентских расспросов о сроках излечения, физиотерапии после операции и прочих профессиональных штучках, а кончалось вещами совсем не медицинскими. Анатолий Валентинович увлекался живописью, и на эту тему Ксении неизменно находилось что сказать — недаром мама и гувернантки с малых лет таскали ее по музеям, заграничным и отечественным. Вот скучища, думала она тогда, а теперь пригодилось… В живописи всех времен и народов изрядную долю составляют любовные сюжеты, но Ксения с внезапно родившимся в ней женским чутьем избегала обсуждения таких полотен. В искусстве Анатолий Валентинович отвергал все, намекающее на банальные отношения мужчины и женщины, предпочитал странность, вызов, экстрим, воплощением которых предстояло стать Ксении, и она нетерпеливо ждала, когда же перед ней откроются врата, ведущие в мир, похожий на его любимые произведения искусства.
