Когда дочь предъявила свой ультиматум, Елена Леонидовна содрогнулась: слово «операция» ее пугало. Самой ей, Бог миловал, не довелось побывать на операционном столе, но ее старшей сестре год назад удалили желчный пузырь, и после этого сестра до сих пор толком не оправилась. Выглядит — краше в гроб кладут! Зачем ее девочке навлекать на себя несчастье? Пусть подольше минуют нас всякие операции!
— Ой, мама, ну ты же ничего не понимаешь, — ныла Ольга. — Это совсем не такая операция, как у тети Люды. У меня она будет легкая, поверхностная, ты же видишь, в пределах кожи. Все равно что уши проколоть! И вообще, это даже не операция называется, а косметическая процедура…
— Дура ты и есть дура, — сердилась Елена Леонидовна. — Лучше бы записалась в обычную районную поликлинику к специалисту по аллергиям, полечила бы свою сенную лихорадку. А то как придет лето, как начнешь чихать на принца своей мечты, он тебя точно бросит. И правильно сделает!
Постепенно Елена Леонидовна сдала свои позиции: так она поступала и когда маленькая Олечка принималась особенно настойчиво клянчить дорогую игрушку, и когда подросшая дочь выпрашивала у матери модные вещи. Работая на двух работах, Елена Леонидовна не уставала напоминать Ольге, что они должны жить по средствам, но Ольга привыкла к материнским заклинаниям, не вызывавшим в ней упреков совести, и если вбивала что себе в голову, то была уверена, что мать рано или поздно пойдет на попятный… Так в итоге и получилось.
Почему Елена Леонидовна дала себя уговорить? Этот вопрос она себе после задавала постоянно — и в слезах, и в том сухом страдании, из которого невозможно исторгнуть и капли слез. Как она это позволила — она, с ее материнским опытом? С интуицией, которая позволяла Елене Леонидовне безошибочно предсказывать мелкие неприятности, вроде Ольгиных двоек, а относительно настоящего несчастья промолчала? Конечно, не последнюю роль сыграли здесь уверения Ольги, что все будет хорошо, что манипуляция пустяковая. И на первый план всплыла реклама «Клиники доктора Зинченко» — шквалистая, по всем каналам, в самый прайм-тайм. Человек советских представлений, Елена Леонидовна все еще пребывала в наивной уверенности, что плохой продукт рекламировать не станут… Ну а кроме того (стыдно признаться, но это так), запредельная для «пустяковой манипуляции» цена позволяла надеяться, что все будет отлично. За такие деньги — не может не быть!
Ольга Михайлова заранее записалась в «Клинику доктора Зинченко» и внесла аванс. Дома рассказала, что там ей очень понравилось: все белое, чистое, персонал вежливый. А оперировать ее будет доктор Зинченко — собственноручно! Так что за результат можно не волноваться. Не волнуйся, мамочка…
Летним утром, на которое была назначена операция, Елена Леонидовна попыталась накормить Ольгу легким завтраком, но та отказалась: обезболивание делается только на пустой желудок. Так и ушла: голодная, бледненькая, с разбросанными по плечам длинными волосами, в платье, сквозь которое просвечивал бюстгальтер. Елена Леонидовна долго смотрела из окна Ольге вслед, как она пересекала их гулкий и темноватый, почти крепостной, двор, уходя через арку в сияющее пространство, где пекло солнце и шуршали по асфальту машины… Долго смотрела. Не потому, что на нее напали предчувствия; просто думала с гордостью: «Какая же у меня красивая, замечательная, взрослая дочь!»
Елена Леонидовна ждала, что Ольга после операции позвонит ей на работу, но звонка не последовало. Наверное, отлеживается после обезболивания… Вернувшись домой долгим летним вечером, который обманчиво выдает себя за бесконечно длящийся день, Елена Леонидовна обнаружила, что дочь домой не пришла. Неужели решила остаться в клинике? Но ведь это так дорого! А вдруг ей пришлось остаться, потому что… потому что возникли осложнения… Додумывать эту мысль до конца Елена Леонидовна не стала. Она схватила телефонную трубку и принялась судорожно набирать номер мобильного дочери. Мобильный был отключен. Перерыв все бумаги на столике, Елена Леонидовна отыскала газетную страницу с рекламой всемогущего волшебника пластической хирургии доктора Зинченко, где был указан телефонный номер клиники. В клинике, когда услышали, что речь идет не о новом клиенте, желающем прооперироваться, а о пациентке, которая ушла на операцию и не вернулась, внезапно потеряли вежливость и в приказном тоне велели матери позвонить по другому, продиктованному телефону. Там никто не брал трубку. Волнение Елены Леонидовны нарастало. Бедная моя девочка, куда же тебя занесло, в какое людоедское логово? Что там с тобой сделали? Елена Леонидовна, не церемонясь, опять позвонила по первому телефону, пробившись через море коротких гудков, и принялась кричать в трубку, что если ей не ответят, где ее дочь, она немедленно едет в клинику — и с милицией! Это произвело впечатление. Голос в трубке лишился хамоватых интонаций:
— Подождите, с вами будет говорить доктор Зинченко.
Доктор Зинченко разговаривал убедительным баритоном с вальяжной хрипотцой:
— Да, я слушаю. Вы — мама Ольги Александровны Михайловой? Вам все равно придется приехать, так что приезжайте поскорее. Вы должны забрать свою дочь.
Короткие гудки. Все. Ни слова о том, что случилось с Ольгой, которая утром ушла из дома на своих ногах, и в каком она состоянии. Но Елена Леонидовна была далека от намерения звонить снова и переспрашивать Зинченко на этот счет. Она схватила сумочку, заперла дверь (переодеваться не потребовалось, поскольку, придя с работы, Елена Леонидовна так и не успела сменить выходную одежду на домашнюю) и понеслась ловить такси. Дороговатое удовольствие, но, во-первых, быстрее сейчас ничем не доберешься, а во-вторых, если Ольгу придется забирать из клиники, такси окажется все равно необходимо. Наверное, у нее сильное кровотечение из раны. А может быть, она плохо перенесла обезболивание — мало ли какие бывают послеоперационные осложнения!..
Елена Леонидовна, как потерянная, стояла в длинной комнате, выложенной зеленым кафелем по полу и стенам. Ее поддерживал под руку доктор Зинченко — приземистый, коренастый, светлые усы щеточкой; но Елена Леонидовна не смотрела на Зинченко. Она смотрела ничего не выражающими от запредельного горя глазами на лицо Ольги, с которого только что подняли простыню. Дочь лежала такая же бледная, как утром, с синеватыми губами, на которых задержались остатки ее обычной помады, казавшейся чересчур яркой на фоне ее теперешней бледности. Выражение Ольгиного лица оказалось неожиданно довольным, как будто она радовалась тому, что все-таки добилась своего, оказавшись в клинике Зинченко. Вот только операцию ей так и не сделали: приподняв, уже по собственной инициативе, край простыни с правого бедра, Елена Леонидовна обнаружила фиолетовую сеточку капилляров на прежнем месте. В этом было что-то глумливое: послужив косвенной причиной смерти, это крошечное уродство останется со своей обладательницей навсегда.
Елена Леонидовна не верила, что ничего нельзя сделать. Ведь здесь же клиника, здесь полным-полно всяческого хитрого оборудования для реанимации, для чего угодно! Но из того, что медицинский персонал клиники стоял вокруг со скорбным видом, а не кидался к Ольге со шприцами, кислородными подушками и капельницами, она с трудом умозаключила, что да, что сделать больше ничего нельзя. До чего же холодно… Среди лета. Даже в январе ей никогда не бывало так холодно.
