Потом они смотрели, как участковый вел под руку седую, высохшую бабусю с клюкой и слезящимися глазами.
— Леня, где они? — громко спросила она участкового, когда они вошли в калитку. — Это которые тут вас достали?
— Здесь они, — улыбнулся Гера. — Вот он я. А вот другой. Перед вами.
— Из самой Москвы? — Она приложила свободную руку к глазам и посмотрела на него снизу, как бы не доверяя своим глазам.
Ну да, для нее мы пришельцы из другой цивилизации, подумал Гера. Сошедшие с экрана телевизора. А если меня не видела на экране, значит, самозванец, не иначе.
— А чего ты смеешься-то? — спросила она еще громче с обидой.
— Вы ей погромче, — сказал участковый.
— Меня зовут Валерий Александрович, — сказал Померанцев. — А это мой коллега Герман Николаевич. А вас, простите?
— А меня Елизавета Андреевна! — прокричала она в ответ. — И чего вам тут у нас не нравится?
— Все нравится, — заверил ее Померанцев. — Вас ввели в заблуждение. А главное, люди у вас хорошие, гостеприимные… Вы бы присели сначала, Елизавета Андреевна. В ногах правды нет.
— А ее нигде нет, — махнула она клюкой и села на вынесенный для нее из дома стул. — Вот за что ее убили, изверги проклятые? — спросила она. — Вот вы в Москве сидите, на всю страну только смуту наводите и знать не хотите, как мы здесь живем!
— Мы как раз приехали, чтобы узнать, кто и за что убил Галину Сергеевну Треневу, — прижал руки к груди Гера. — А теперь еще и вашу соседку, Анну Петровну, которая с ней вместе работала. В Москве все очень озабочены этими убийствами. Теперь я хотел бы кое о чем у вас спросить, если вы не против.
— А что меня спрашивать, я бабка старая, глухая, все говорят, будто ничего не вижу, не слышу… — заворчала она.
— А на самом деле? — спросил Гера.
— Глухая… Зато не спала! А которые все слышат, спали! — продолжала Елизавета Андреевна.
— Так что вы слышали? — допытывался Гера, присев перед ней на корточки. — Мне вы можете сказать?
— Небось тоже старую на смех поднимешь… — недоверчиво сказала она.
— Какой может быть смех, если все будет запротоколировано? — удивился Гера. — Ни о чем не беспокойтесь, не волнуйтесь.
Померанцев оглянулся на Осокина:
— Записывайте, записывайте, не стойте столбом…
— А то будут опять говорить, что не стрелял никто, а я, может, своими ушами слышала! — Она тоже оглянулась на Осокина, разложившего бланк протокола на лавке под навесом.
— Откуда вы знаете, выстрел это был или это ухват у вас дома упал? — спросил Осокин, подняв голову.
— Я, милый, сорок лет женой офицера была! — сказала она. — По всей России с ним поездила. Он мне из пистолета стрелять давал. Уж я-то знаю, как он звучит! Ничего у меня дома не упало, понял? Вот так вот…
— Вы записали? — спросил Померанцев Осокина.
Тот кивнул, записывая.
— В какое время это было? — спросил Гера.
— Без десяти четыре, — сказала старушка. — Без пяти вообще-то, мои опять отстают… Раньше часы с гирями все ж лучше были. Всегда подвести можно, а тут батареек не напасешься… Я специально на часы посмотрела, сколько, мол, уже не сплю. Мне врачиха наша, участковая, Марья Власьевна, уже на пенсию ушла, всегда говорила: мол, ты смотри, Андреевна, сколько часов в сутки спишь, хоть ночью, хоть днем…
— Это тоже записывать? — спросил Осокин.
Померанцев не ответил, только смерил его взглядом.
Показание старушки примерно совпадало с данными о времени убийства. Плюс-минус пятнадцать минут.
— Значит, был выстрел, — кивнул Гера. — Спасибо! — Он привстал, поклонился старушке, махнул рукой Осокину: давай протокол. — Вы нам очень помогли, Елизавета Андреевна. Распишитесь здесь и здесь…
— Ой, я без очков, — сказала она. — Старая, не вижу ничего. Там все правильно? — Теперь она смотрела на Геру с полным доверием.
— Да… — Гера пробежал глазами протокол. — Можете подписывать.
Он подал ей авторучку, и все смотрели, как она непослушными старческими пальцами вывела свою роспись.
— Я вас провожу, если позволите, — сказал Гера, предложив ей руку.
Какое-то время они шли молча к ее дому, старому, запущенному, покосившемуся.
— И все равно стреляли из пистолета, — сказала она, остановившись. — А там думайте что хотите…
— Но Анну Петровну зарезали обыкновенным ножом, — развел руками Гера. — И мы не знаем, как это теперь объяснить.
— А что тут объяснять? — Она повернулась к нему. — Рассуждайте сами. Вы молодые, вам виднее…
Пожалуй, она права, подумал Гера, возвращаясь к дому погибшей. Кто сказал, что удар ножом исключает выстрел?
— Выстрел нельзя исключать, — сказал он Померанцеву. — В таком темном деле нельзя ничего упускать из внимания…
Он сел на лавку в сенях и снова посмотрел на следы.
— Не думайте, мы не сразу отмахнулись от ее показаний, — сказал Осокин. — И все осмотрели.
— Заранее не веря, что найдете улику? — сказал Померанцев.
— А вы верите? — спросил Осокин с вызовом. — Тогда поищите сами.
— Если уж вы не нашли по горячим следам… — хмыкнул Гера.
— Ладно, если здесь стреляли, то куда подевалась пуля? — спросил Осокин.
Померанцев пристально взглянул и качнул головой.
— Все боретесь за честь мундира, — сказал он. — А следовало бы бороться за чистоту совести… Значит, вы уверены в своих выводах?
— Я не привык повторяться. — Осокин стал нервно прохаживаться по дорожке, похоже собираясь уходить.
— Если предполагается, что здесь стреляли, вы должны были воспользоваться металлоискателем, не так ли? — не отставал Гера.
— Пули мы не нашли, — сказал Осокин.
— Ее трудно найти, — пожал плечами Померанцев. — А вот гильзу… Или подняли, или она осталась в револьвере. Но должны же быть хоть какие-то следы!
Он взглянул при этом на судмедэксперта. Тот пожал плечами, опустил глаза.
— Еще раз повторяю, — медленно сказал Померанцев. — Мы должны проверить все. Любую зацепку. Короче, металлоискатель у вас с собой?
— Да есть, в машине… — Осокин кивнул в сторону микроавтобуса, стоявшего на дороге. — Принести?
Померанцев смотрел на него сузившимися глазами.
— Еще спрашиваете? А если мы что-то найдем с его помощью?
— Тогда я подам рапорт на увольнение, — сказал Осокин. — А если не найдете?
— Тогда я предложу, чтобы вас уволили, — сказал Померанцев. — С формулировкой о неполном соответствии. Несите!
