— Ладно, хлопцы, ступайте, це дило треба разжуваты. Отдыхайте и готовьтесь в командировки. Кстати, ты там хотел еще что-то добавить по этому Баю, Сашко. У кого он картинки-то увел? — Она хитро посмотрела сперва на Турецкого, а потом на Грязнова. — Ох, братцы-разбойники, допрыгаетесь вы у меня однажды!
— Не тушуйся, Саня, — успокоил Грязнов, спускаясь по лестнице к выходу. — Это они просто сговорились с Костей не давать жизни ни мне, ни тебе. Характеры такие, понимаешь. Любвеобильные очень. Давай-ка я свезу тебя на Фрунзенскую. Вдвоем-то легче от жильцов отбиваться. Возьмешь что надо, и маханем… Куда?
— А действительно, куда? — лукаво глянул на него Турецкий.
— Так ты даже конкретный совет получил от Шурочки. О чем же теперь раздумывать? Вот и ночевать-то тебе, приятель, негде. Нет, я, конечно, пущу…
— Костя звал к себе. Но так… без всякой надежды.
— А-а, — понял Слава. — Конечно, симфоническая музыка, справа — нож, слева — вилка, перед носом — крахмальная салфетка. Хрустальный бокал с минералкой. Все в твоем вкусе, — фыркнул Грязнов.
— Ты, похоже, забыл, как Костя вместе с нами спиртягу, не разбавляя, хряпал? И все эти стояки-забегаловки тоже, между прочим, он для нас открыл… Не надо ханжить, дружище. Просто он ждет не дождется, когда ж мы наконец солидными людьми станем. Скинем куртки и наденем смокинги. С салфетками научимся обращаться. Ты ж, поди, до сих пор считаешь, что она за столом вместо носового платка?..
Так, препираясь и подшучивая друг над другом, они сели в машину Грязнова, и Слава порулил на Фрунзенскую набережную.
— А Никитке-то нашему влепили чего-то умные его начальники. Знаешь, за что? За то, что он приказал починить Володькину машину бесплатно. Превышение вроде или использование служебного положения. Вот же слизняки! А насчет стрельбы и полученного трупа Шурочка успела-таки до замминистра дотянуться, и тот был вынужден прекратить дело. Но исключительно благодаря ее крику. Ты ж знаешь, как она умеет… Ну они не за одно, так за другое. И ребята его поддержали. А Володька вчера под вечер забрал уже свою тачку… Знаешь, во что сейчас такой ремонт обходится? От двух до трех миллионов деревянных. Не слабо?
— Вот и думай теперь, бандита тебе догонять или свою машину жалеть… А кто ее пожалеет, родимую? Вот и моя тоже спит себе спокойным сном… Хотя чего там спит? Там и спать нечему. Сейчас поглядим, говорят, на ее месте небольшой пруд образовался, карасей можно разводить… Что ж, все польза… Знаешь, ты во двор все-таки не заезжай, — остановил Грязнова Саша. — Мало ли какие там обстоятельства?
— Ну-ну! — злорадно ухмыльнулся Грязнов. — Вот мы какие храбрые… — Но автомобиль предусмотрительно поставил у бордюра малой дорожки.
Первым, кого они встретили во дворе, был тезка Турецкого, сосед с третьего этажа. Увидев Сашу живого и невредимого, он поднялся от своего «Москвича», раскинул в стороны испачканные солидолом руки и пошел навстречу.
— Здорово, Саня! — огласило двор. — Не-не, не бойся, не трону! — захохотал парень. — Долго жить теперь будешь! Мы уж тебя было того… Помянуть хотели, а тут один важный мент говорит, что, мол, живой ваш сосед. В командировке он, на задании… А это какой-то хмырь к тебе залез, ну и его… Ох и громыхнуло! Да ты сам погляди, идем — покажу!
Зрелище было не из приятных. Саша обычно ставил машину в тени двух пышных кустов персидской сирени. Метрах в десяти от подъезда. Ну так уж повелось, и на его место никто не претендовал. Кусты как бы отгораживали его «жигуленка» от остальных машин. И это их спасло. Кустов больше не было, а были какие-то непонятные обгорелые колья вокруг обгорелого же черного места. Ямка была тут, пояснил сосед, но менты ее засыпали, а то нехорошо, прямо перед носом, как могила какая. Да она и в самом деле была могилой не известного теперь никому хмыря, от которого, если честно говорить, ничего человеческого и не осталось. Битое стекло вдоль стены дома и обломки дерева говорили о том, что взрывная волна хорошо прошлась по всему заднему фасаду. Сашка-сосед охотно объяснил Турецкому, что в их РЭУ звонили откуда-то сверху, сюда сразу набежало всякого муниципального начальства и сказали так: делайте, мол, сами, вставляйте рамы и стекла за свой счет, а квитанции приносите на оплату. Но когда ж это было, чтоб тебе оплачивали? Турецкий постарался убедить, что все будет без обмана, раз под высоким контролем. Но сосед продолжал сомневаться, хотя ему-то что? Его окна вообще во двор не выходят.
— Ну так что? — с готовностью предложил свои услуги сосед. — Я сбегаю в «красный»? Надо ж отметить, все-таки с того света, как говорят!
Турецкий сказал, что у него дома, кажется, имеется. Сейчас он пойдет переоденется, а то надо опять уезжать…
— А куда? — спросил любопытный сосед.
Турецкий молча поднял край куртки и хлопнул ладонью по кобуре с пистолетом. Сосед тут же сделал умное лицо и ладонью показал, что все понял без слов.
— Давай тару готовь, — сказал Турецкий, — приду, мы с тобой махнем, а ему, — показал на Грязнова, — нельзя. За рулем.
— Не знал, что у тебя тут такие отношения! — усмехнулся Слава, когда они поднимались на лифте.
— Иначе нельзя, старик. Закон общежития. А то никакого уважения. Он вечером всем во дворе будет рассказывать, как лично провожал меня на передовую линию фронта борьбы с преступностью, мафией и коррупцией. Понял? Вот в таком ключе. И разрезе. А тут чисто.
— Естественно, они ж все с собой увезли, даже поганое ведро, — заметил Грязнов. А когда Саша открыл дверь, добавил: — И свет у тебя погасили. А то горел бы двое суток. Не расплатишься…
Саша первым делом залез под душ. Потом надел все чистое, облачился в когда-то роскошный, а ныне просто вполне пристойный костюм, купленный им во время командировки в Соединенные Штаты, дополнил «портрет лица» галстуком и стал складывать в удобную наплечную сумку белье, рубашки, необходимые ему в командировке— не в какой-нибудь Кислодрищенск, а в Питер! Кажется, все. Да, водка. Где-то была. И поскольку в одиночестве Турецкий предпочитал пить пиво, вполне могла сохраниться. Точно, сохранилась. Оглядевшись и не обнаружив никакой закуски, кроме сырых замороженных куриных ножек и таких же сырых яиц, он взял бутылку, два яйца и пригласил Грязнова проследовать к выходу.
Сосед Сашка разостлал на багажнике своего «Москвича» газетку, достал из бардачка граненый стакан, и они вдвоем с Турецким отметили в присутствии ухмыляющегося Грязнова возвращение в дом родной Александра Борисовича. Тост за долгую жизнь закусили выпитыми следом сырыми яйцами. Соли под рукой не оказалось.
После трапезы закурили, поговорили о бренности всего сущего, и Турецкий, оставив Сашке-соседу полбутылки водки, чтоб он мог угостить еще и других, ушел вместе с Грязновым.
— Ты зря носом крутишь, рыжий, — сказал с большим значением Турецкий. — Это и есть тот народ, который мы защищаем и который нам воздает по заслугам.
— С твоими соседями поневоле станешь философом, — изрек Грязнов. — С кого начнем? — сказал, садясь в машину.
