— Ну что ты привязалась? — рассердилась Лиза. — Ты же знаешь, я сделала на него ставку. На его талант, на его секретный институт. Ты же помнишь, на курсе он был самым талантливым. За кого же мне было выходить замуж, как не за него? Вот я и сделала высшую карьеру на своем уровне! Или следовало обратно в свой Актюбинск ехать, в школе химию преподавать? Ты такой судьбы мне желала?
— Да Господь с тобой! — замахала ручками подружка. — Я очень рада, что ты осталась в Питере. Только… Это раньше секретный институт был — о-го-го! А теперь что? Когда он тебе последний раз зарплату в дом приносил? Можешь не отвечать. По ниткам из твоего подола вижу, что вчера, да и то не густо.
— Стерва ты все-таки, Лидка! — вконец рассердилась Елизавета, оглядывая подол платья.
— Я, может быть, и стерва. Но стерва, которая тебя любит! Чего бы тебе было Вадима не подождать?
— Что? — вскипела Лиза. — А чего мне было ждать от твоего Вадима? Ну да, приедет, обворожит, цветов накупит, ресторанами напичкает. А через неделю улетит в свой Тьму-Тараканьск. В свой замечательный, имени не знаю кого, погранокруг. К своей замечательной полковнице. Три года такой кутерьмы — не хватит ли? И потом, он же знал, что я замуж выхожу. Что ж не приехал, не забрал меня?
— Лиза, он делает карьеру! Ты должна это понять. Но его карьера состоялась, а гению твоему вообще никакая карьера не нужна! Это же видно! Он балдеет от самого процесса работы. На таких всегда воду возят. Выжимают как лимон и бросают!
— Оставь меня в покое! Ты пришла, чтобы настроение мне испортить? — со слезами в голосе прошептала Лиза.
— Я пришла, во-первых, потому, что ты меня пригласила. Вернее, это во-вторых. А во-первых, я хотела тебе сообщить, что Вадима переводят в Москву. В Генеральный штаб. И он меня о тебе спрашивал.
Лиза испуганно посмотрела на ту сторону стола, где ее муж продолжал свой концептуальный спор.
— Но вы закопаетесь в этих многоразовых инъекциях! Представь, Игорь, что в боевых условиях тебе нужно прививать армию каждый месяц! Это же бред!
— Значит, нужны соответствующие иммуностимуляторы. Вакцина должна быть нагружена высокоиммуногенным адъювантом!
— Вот-вот. Адъюванты, стимуляторы… Так и помрешь с ним нищей… — голосом Кассандры проронила подружка и отошла от совершенно смятенной Елизаветы.
«А ты в нем уверен, в своем брате… Что ты о нем знаешь… И что ты думаешь, он… под тобой сидеть будет? Обставит или подставит, помяни мое слово», — раздавался взволнованный голос Надежды с шуршащей магнитофонной ленты.
Эту запись Серго и Нино слушали уже после новогодних праздников. Жучки в квартире старшего Висницкого были установлены с момента переезда Серго и Нино в Москву.
Супруги внимательно дослушали разговор старших Висницких.
— Ревнует Надюша Илико к тебе, да? — усмехнулся Серго, прихлебывая коньяк.
— Вай, оно мне надо! — отмахнулась Нино, полулежавшая на застеленной зеленоватым ковром тахте. — Не то слышишь, дорогой. Опасности не видишь. Эта истеричка Надежда, как всякая психически ненормальная баба, чует ситуацию подкоркой. А она своему Илико предана как собака и опасность, исходящую от нас, чувствует как зверь.
— Что ты предлагаешь? — заглянул в черные глаза жены Сергей.
— Подумать надо… — Нино откинулась на подушки.
Через пару минут она взяла телефонную трубку, пощелкала кнопками.
— Але, Надюша, дорогая, здравствуй. С Новым годом вас! Как Илико? Что-то ты невеселая, да? Показалось? Ну, хорошо. У меня для тебя подарок — набор кремов. Косметичка моя приготовила, я и на тебя взяла. Помнишь, я тебе о них говорила. Просто чудо. Когда забежишь? Приходите вместе с Илико. Ну да, понимаю. Серго тоже все на работе торчит. Ну хорошо, жду тебя, дорогая.
Положив трубку, Нино закурила, посмотрела на мужа.
— Пусть придет, расскажет, что там с ней, — задумчиво проговорила она. — Но вообще надо будет вопрос с Надеждой решать кардинально. Она постоянно будет Илье на тебя капать. И докапается. Жена — не девка, от нее не отмахнешься. А вода камень точит.
— Что значит — кардинально?
Нино не ответила мужу, рассеянно глядя на струйку сигаретного дыма.
Пару дней спустя Нина Вахтанговна сидела на кухне, наливая Надежде то коньяк, то кофе и выслушивая ее историю болезни. Нино утешала плачущую женщину, говоря общие и обычные в таких случаях фразы о том, что все образуется, что у ее знакомой Зины или Клавы был тот же самый случай, что и у Нади. И ничего — живы, даже любовников имеют. Нино курила, ласково поглаживая родственницу по плечу и уговаривая согласиться на операцию.
Надежда оттаяла. Такой разговор, именно с женщиной, был ей очень нужен. Но подруг у Нади не было. И хотя она действительно слегка ревновала мужа к Нино, в данный момент Надежда была очень благодарна ей за сочувствие. Уже совсем успокоившись, Надя собралась домой.
В этот момент в дверь позвонили. Нино, недоуменно подняв черные брови, подошла к двери. В ответ на вопрос хозяйки через дверь послышалась взволнованная грузинская речь. Нино, явно торопясь и нервничая, отперла двери. Двое молодых мужчин, кавказцев, ввалились в прихожую с большой сумкой. Они что-то наперебой говорили, видимо, ругались между собой, размахивая руками. Надя видела их жестикуляцию через отражение в висящем в прихожей большом зеркале. В общем потоке быстрой грузинской речи услышала: «Гамахлебуло». Произнеся ругательство, один из мужчин пихнул другого в бок. Его напарник, сделав шаг назад, наткнулся на стоявшую на полу сумку. В ней что-то гулко звякнуло. Нино заметалась между комнатой, где уже стояла собиравшаяся уходить Надежда, и прихожей.
Чувствуя смятение хозяйки, Надя начала одеваться. Она быстро натянула на себя шубу, потом, вспомнив, что стоит в тапочках, нагнулась за сапогами. Около правого сапожка стояла сумка пришельцев. Из маленькой дырочки около самого дна сумки торчала какая-то ампула с чуть мутноватой жидкостью. Сама не зная зачем, Надя незаметно вытянула ампулу из сумки, сунула ее за голенище сапожка, застегнула «молнию» и, быстро расцеловавшись с Нино, выскочила на улицу.
Лиза сидела у телевизора. Руки ее были заняты каким-то вязанием, а голова — очень невеселыми мыслями. Законный супруг находился рядом, у письменного стола. Он, как обычно, был погружен в научные изыскания. Шуршали листы исписанной бумаги, стучала старенькая пишущая машинка. Лиза изредка бросала на мужа оценивающий взгляд ростовщика: сколько все-таки можно взять с этого одушевленного предмета в домашних тапочках? Собственно, его и одушевленным-то можно было назвать с большой натяжкой — супруг существовал только в ряду своих формул. Правда, его взор оживлялся и наполнялся нежностью и при взгляде на нее, Лизу. Муж ее очень любил, это общеизвестно. Но как любил? Вот так, как сейчас: сидя спиной и бормоча что-то под свой ученый нос. Ему не нужны ни театры, ни концерты, ни поездки за город. Даже встречи с друзьями неминуемо превращались в очередной научный диспут. Все это имело смысл терпеть при наличии достатка и известности, на что и рассчитывала Елизавета, связывая судьбу с Игорем Ветровым. «Как, это и есть жена всемирно известного молодого ученого Ветрова, его, так сказать, Муза? Как хороша! Представьте меня, пожалуйста, этой красавице!» — такие слова чудились Елизавете. Их должен был произносить какой-нибудь дипломат или, еще лучше, миллионер — покровитель и спонсор молодых талантливых ученых. И их жен. А происходить эта волнующая сцена должна была на банкете после завершения какого-нибудь международного симпозиума, где Ветров должен был бы сообщить коллегам о сделанном им гениальном открытии, которое молодой ученый посвящает своей обожаемой жене. Вот как должна была протекать их жизнь!
