Мсье Селин поцеловал руку Романовой и на мгновение задержал ее ладонь в своих длинных смуглых пальцах. Галя покраснела еще больше.
— Присаживайтесь! — пригласил француза Турецкий.
— Гран мерси! — вновь поклонился мсье Селин, не спуская с Гали пылающих глаз. — Если только я вам не…
— Чувствуйте себя как дома, — успокоил его Александр Борисович.
Мсье Селин уселся за столик.
— Галя, — обратился он к Романовой бархатистым голосом профессионального соблазнителя, — а вы тоже работаете в компании «Пересвет»? Вместе с мсье Козловски?
Галина удивленно вскинула брови и осторожно покосилась на Турецкого.
— Я? — изумленно спросила она. — В компа…
Александр Блорисович потихоньку стукнул ее ботинком по туфельке. Галя улыбнулась и кивнула:
— Да. Мы с Александром Борисовичем коллеги.
— Наверное, приятно иметь в коллегах такую красивую девушку! — изящно произнес мсье Селин, по-прежнему пожирая Галю глазами.
— Не то слово, — кивнул Турецкий, который чувствовал себя в компании француза неуютно. — И картины не нужны. Мсье Селин, вы нас извините, но вообще-то мы собирались уходить. У нас через полчаса важная встреча.
— О, понимаю! Бизнес?
— Бизнес.
Улыбка мсье Селина стала грустной. Он развел руками:
— Что ж, было очень приятно встречаться с вами, Александр Борисович. И приятно было знакомство с вами, Галя.
Турецкий подозвал официанта и расплатился.
Прощаясь, француз встал из-за стола и вновь поцеловал Галине руку, еще галантнее, чем прежде.
Когда Турецкий и Романова ушли, мсье Селин еще некоторое время сидел за их столиком, глядя на смятую салфетку и постукивая по столу длинными пальцами. Потом он качнул головой, словно выходя из забытья, и, вздохнув, произнес:
— Боже мой, какая девушка!
12
Признание Гали Романовой искренне тронуло Турецкого. Кем бы ты ни был, каким бы ловеласом ни слыл в молодости, в сорок восемь лет всегда приятно выслушивать признания в любви, тем более от молодой девушки. Даже если признание — косвенное. По пути домой Александр Борисович вдруг подумал — не допустил ли он ошибку, так грубо ответив Гале? Девчонка жаждет любви; наверняка допоздна засиживается над любовными романами. И ждет принца, единственного и неповторимого.
Турецкий усмехнулся: «На принца-то ты не тянешь, старик».
Он вдруг вспомнил стройную фигурку Гали, ее длинные ноги, изящные руки и уже начал мысленно раздевать ее, но вовремя себя осадил: «Твой кобелиный век уже закончен. Теперь ты просто старый, верный барбос, которому, кроме теплой конуры да вкусной косточки, ничего не надо. И в конце концов, у тебя замечательная жена. Самая лучшая в мире!»
Но как он себя в этом ни убеждал, на душе все равно было неспокойно.
Дома Турецкого ждал еще один сюрприз. И совсем не приятный. Поставив перед мужем тарелку с борщом, Ирина подперла ладонью щеку и стала смотреть, как он ест. Турецкому это было неприятно.
— Ир, может, хватит, а? — недовольно сказал он. — Мне кусок в горло не лезет.
Ирина ничего не ответила, но и взгляда не отвела. В конце концов Александр Борисович не выдержал, отложил ложку и раздраженно произнес:
— Ты что, специально изводишь меня?
Ирина вздохнула и сказала:
— Турецкий, я устала.
— Что? — поднял брови Александр Борисович. — В каком смысле?
— Я устала так жить, — сказала Ирина. — Ты днюешь и ночуешь на работе. Я тебя почти не вижу.
— О господи, Ириш, сколько можно об одном и том же? Ты ведь знаешь, где я работаю. Ты с самого начала знала, за кого выходишь замуж. Мы ведь условились, что ты никогда не будешь заводить этот разговор!
— Условились, — согласилась Ирина. — Но я не могу больше молчать. За последние полгода ты хоть раз поинтересовался, как у меня дела?
Турецкий задумчиво поскреб в затылке:
— Что, разве не интересовался?
Ирина покачала головой:
— Нет.
— Наверное, я просто знаю, что у тебя все хорошо.
— Да, ты прав, — со странной улыбкой кивнула Ирина, — у меня все хорошо. Только ты к этому не имеешь никакого отношения.
— Что это значит? — нахмурился Турецкий, не переносивший намеков.
— Вчера вечером я ужинала с одним хорошим человеком, — спокойно ответила Ирина. — Он сказал, что никогда не встречал такой женщины.
— Какой женщины? — не понял Александр Борисович.
Ирина вздохнула:
— Дурак ты, Турецкий. У тебя жену уводят, а у тебя только и мыслей, что о работе.
— Подожди… Подожди, я что-то не понял. Это тебя, что ли, уводят?
— А у тебя есть еще одна жена? — усмехнулась Ирина.
Александр Борисович тряхнул головой:
— Глупость какая-то. И кто же тебя уводит?
— Не важно.
— Нет, подожди! Я хочу знать: о ком ты говоришь?
Ирина устало вздохнула:
— Турецкий, мы не занимались любовью больше месяца. Интересно, ты еще помнишь, что я женщина?
— Так я…
Ирина поднялась из-за стола.
— Ты идиот, Саня. И если в нашей жизни ничего не изменится, я от тебя уйду. Спокойной ночи.
И она вышла из кухни.
«Нелегко ей, наверное, с вами живется, — прозвучали в ушах Турецкого слова Гали Романовой. — Если бы, например, я была вашей женой, я бы каждый день умирала от ревности и страха».
Он взялся было за ложку, но аппетит пропал. Александр Борисович тихо выругался и швырнул ложку на стол.
Спустя несколько минут Турецкий успокоился. Приступ ярости прошел, уступив место мукам совести. А ведь действительно: в последние дни, приходя домой, он заставал жену уже спящей. Хорош муженек, нечего сказать. Стоит ли удивляться, что она ходит в рестораны с какими-то придурками, которые не скупятся на комплименты, лишь бы добраться до нее…
В спальне было темно. Турецкий прислушался к дыханию жены и тихо спросил:
— Ир, ты спишь?
— Да, — ответила она.
Он сел на край кровати. Посидел так, стараясь разглядеть в темноте профиль жены. А потом тихо спросил:
— Ир, ты мне не изменяешь?
— Не задавай глупых вопросов, — ответила Ирина. — Нет. Пока — нет.
— Что значит «пока»? — вскинулся Турецкий.
— Это значит — пока я тебя люблю. Но с каждым днем это чувство приносит мне все меньше и меньше радости. Ты мне не нравишься, Турецкий.
