Оставшись один, Корнеев подошел к окну, отогнул жалюзи, приложился к прицелу. Поводил стволом по окрестностям. Увидел поле для игры в гольф, узнал ту блондинку с клюшкой, рядом был тот самый ее парень… По периферии поле прицела было затемненным, зато центральный кружок был, напротив, просветленным, с крестом посредине. Он навел этот крест на лоб парня, на котором была повязка для стягивания волос, и задержал дыхание. Они оживленно разговаривали, ни о чем не подозревая.
Утром, когда после завтрака, доставленного им в номер, они вышли с чемоданом, чтобы заново отъюстировать прицел перед очередной акцией — стрелять придется с большой дистанции, — им снова встретилась та парочка. Они шли навстречу друг другу по коридору, и девушка даже запнулась и замедлила шаг, увидев Корнеева.
— Гут морген, — почти неслышно сказала она.
Корнеев только приоткрыл рот, но сначала промолчал. Потом поспешно ответил:
— Здравствуйте…
— Гут морген, — поспешил добавить за него Михайлов, но она даже не посмотрела в его сторону. А ее парень зло оглянулся. — Здрасте, наше вам с кисточкой… — передразнил, покрутил головой Михайлов. — Ну, Леха, с тобой не соскучишься. Теперь они знают, что мы русские. Вот чего от тебя не ждал так не ждал… И я тоже. Ну, все уже, кажется, учел. Но кто ж знал, что на тебя клюнут здешние телки! В России, поди, тоже клевали, только я — ноль внимания. Черт… Но только не вздумай, предупреждаю еще раз, с ней говорить! Ты понял? — И погрозил перед носом пальцем.
— Да понял… — мрачно ответил Корнеев.
— Ромео хренов… Джульетту ему подавай, — ворчал Михайлов. — Понимаю, в тюряге они тебе только снились, а здешние бабы от безделья с жиру бесятся и клюют на таких, вроде тебя, изголодавшихся. Эти суки вас издали чуют.
Корнеев не ответил.
Они прошли в лес, углубились как можно дальше, вышли на поляну, огляделись.
— Воздух, а? — глубоко вдохнул Михайлов, пока Корнеев собирал винтовку. — А питание? После тюремной-то баланды… Сюда бы приехать с клевой телкой, да на месяц-другой. Или чтоб отдохнуть да подлечиться перед новой отсидкой.
Корнеев достал свой непременный «визин», закапал в глаза, затем приложился к оптическому прицелу.
— Сперва проверим дальномер, — сказал Михайлов. — К этому прицелу надо еще привыкнуть.
И приложился к своему немецкому артиллерийскому дальномеру, определявшему расстояние на большую дальность с точностью до пяти метров.
— Вон та ель, видишь, слева, выше других, на без десяти минут на восток?
— Вижу, отсюда триста, нет, триста пятьдесят метров.
— Врешь, почти четыреста, смотри внимательнее…
— Привыкнуть снова надо, — недовольно сказал Корнеев. — Смотрится по-другому… А у тебя самого прибор не врет? Ты его хоть выставил, отъюстировал?
— Ах, черт! — присвистнул Михайлов. — Забыл, а! Ведь собирался, да закрутился тут с тобой и твоей первой после тюряги любовью… Сейчас сделаем.
Он какое-то время возился, настраивал, потом присвистнул и повернулся к Корнееву.
— Ну ты даешь! Глаз — алмаз. С меня бутылка, отсюда ровно триста тридцать плюс-минус пять метров. Ну чего, попробуем разок?
— Сначала наверни глушитель, — сказал Корнеев. — А в кого хоть стрелять? Ворон что-то не видно.
— А белки, вон их сколько развелось, — кивнул Михайлов на резвящихся на окружающих деревьях белок. — Как собак нерезаных… Или жалко?
— Белок жалко, — согласился Корнеев. — Людей нет.
— Скажи, боишься промахнуться! — подначил его Михайлов, наворачивая тем временем на ствол глушитель.
— Вон видишь на той же ели шишку, слева, почти на самой макушке?
— Ну, вижу… — недоверчиво сказал Михайлов, снова приникнув к дальномеру. — Неужели попадешь?
— Больше не увидишь…
Послышался резкий щелчок, винтовка чуть дернулась в его руке, и он успел заметить в прицел, как рядом с шишкой отлетела срубленная пулей ветка.
— Не кажи гоп, — осуждающе сказал Михайлов. — Пристреляй сначала.
Корнеев достал ружейную отвертку и, не отрываясь от прицела, чуть повернул винт настройки влево-вправо, сведя перекрестье к срезанной ветке.
— Больше не увидишь! — повторил он.
Михайлов увидел в свой прибор, как шишка мгновенно исчезла, похоже разлетевшись вдребезги на мелкие брызги, и даже поежился.
— Не понимаю, если честно, что ты, Леха, здесь делаешь, — сказал он, — тебя бы на олимпийские игры, на чемпионат мира по стрельбе. Весомый вклад в копилку золотых медалей сделал бы для сборной России. Хотя бабки там, конечно, не те, что при нашей работе.
Корнеев не ответил. Сначала застопорил винт настройки прицела, потом передернул затвор, наконец стал отворачивать глушитель. И все молча, пока не разобрал винтовку.
— Может, еще разок, для закрепления, попробуем? — спросил Михайлов. — Шишек тут полно. Патронов велено не жалеть.
— Хорош, — сказал Корнеев. — Винтовка что надо. Я таких в руках не держал. Все четко, все видно, сбоя не будет.
Вечером они снова спустились в бар. И Корнеев сразу увидел пару вместе с родителями за отдельным столиком. Ее лицо вспыхнуло, она отвела было взгляд, поскольку этот парень, ее жених, нареченный, или кто он ей, сидевший к ней лицом, а к Корнееву спиной, сразу напрягся. И… оглянулся. Взгляд, который он бросил на вошедших, был недовольным и подозрительным.
— Спокойно, Леха! Ситуация под контролем. Если полезет, я его враз уделаю. Но только сам не напрашивайся, ты понял?
Они сели было за свободный столик, так что Корнеев оказался к ней лицом, но Михайлов, помотав головой, встал и приподнял его за плечи.
— Ну-ка! Поменяемся местами, я тоже посмотреть хочу на твою телку. Чего ты особенного в ней нашел? Да я тебе приведу десяток таких, и получше!
Корнеев беспрекословно сел на его место, к ней затылком, и будто почувствовал ее взгляд на своей спине.
— Могу сказать, — глухо сказал Корнеев. — Она похожа на ту эстонку, которой я влепил пулю в лоб.
Михайлов замер, глядя на него. Потом встряхнул головой.
— Я твой оруженосец и телохранитель, но в психиатры к тебе не нанимался. Словом, сиди, не дергайся, и даже не смотри в ее сторону, пока я не принесу пива, — сказал ему Михайлов. — Чипсы с чесноком будешь? Очень советую.
И отошел к стойке бара. Потом принес сразу несколько бутылок и пару пакетов чипсов к пиву. Какое-то время они молча пили. Михайлов видел, как ее жених, или кто он там ей, что-то оживленно говорил ей и ее родителям, кивая в их сторону.
— Не нравится мне это все, — сказал он. — Я пойду отлить, а ты сиди пока и не нарывайся.
И смолк на полуслове, глядя на Корнеева, потом обернулся и увидел в зеркале над баром, как скрестились взгляды его напарника и девушки, сидевшей между женихом и родителями.
