— Да свой ты, Федя, свой. Только давай домой отправляйся.
— Не хочу-у-у! — завыл Федя. — С кем-нибудь умным хочу поговорить! Федор Устимович, пошли сейчас к Ваське Найденову, к этому шпиону, а?
— Прекрати, Полетаев!
— Тогда я сам пойду. Ты скажи контролерам, чтоб меня к нему пустили. Вот ты поздравлял, Федор Устимович, кого-нибудь из больных с Новым годом? Знаю, что нет. А я поздравлял! Всех своих из третьего отделения поздравил! — соврал Полетаев. — Неужели не жалко человека, пусть даже он и шпион бывший, неужели он не достоин, чтобы за Новый год выпить немного!
— Достоин, только Найденов не простая птица, — хмуро сказал Кузьмин. — Ты вообще-то, Федька, прав, я совсем забросил подопечных. Это ты прав, я не подумал, что Найденов может обидеться на меня…
— Во-во, этот шпион обидится и нажалуется кому надо, а нам с тобой по шапке надают, вернее, тебе надают! Какой-нибудь генерал приедет и премию срежет тебе и всем нам, — пьяно говорил Полетаев.
— Ладно, только не буянь особо. Сходи к Найденову, поздравь его, и от моего имени тоже, но много не пейте… Понял меня?
— Понял, начальник. Много не будем. А жалко, что ты меня не уважаешь, — протянул Полетаев.
— Федя, ты же культурный человек, ну зачем это — «не уважаешь», — поморщился Кузьмин. — Сейчас позвоню, чтобы пустили тебя к нему.
Кузьмин нажал кнопку селекторной связи с охраной, сказал, чтобы открыли камеру Найденова, туда с новогодними поздравлениями отправляется врач Полетаев.
Но Федя Полетаев не собирался уходить, он по-прежнему качался из стороны в сторону, сидя в кресле у Кузьмина в кабинете.
— Ну что еще, Федя? Ступай, — сказал, поднимаясь из-за стола, Кузьмин.
— Мечтаю я, Федор Устимович, вот ты кандидатскую защитил в Москве, верно? Теперь ты — главврач, а я до конца своих дней буду в рядовых коновалах ходить? Я тоже хочу материал собрать на кандидатскую. Ты поможешь мне?
— Помогу-помогу, только отправляйся сейчас к Найденову, а потом — домой, спать.
— Во! Обещал! А ты человечище, Федор Устимович, — пьяно улыбался Полетаев.
— И на какую тему ты собираешься кандидатскую ваять?
— Как — на какую? На эту самую… Проблема потери памяти: анамнез, новые формы лечения, на какую же еще?! Благо материал под боком, у нас столько этих развелось, человеков без прошлого…
Кузьмин нахмурился:
— Федя, ты сейчас пьян, я с тобой на эту тему не буду разговаривать. Скажу только, эту тему не трогай.
— Она твоя, что ли? Ты докторскую пишешь?
— Нет, Федя, ничего я не пишу, только я сам занимаюсь этим вопросом, вопросами новых методов лечения. Одним словом, новыми препаратами…
— Знаю, ты изобрел! Знаю, Федор Устимович, и завидую белой завистью тебе! — Федя Полетаев принялся пьяно рыдать, уткнув лицо в ладони, у него это получилось вполне натурально.
— Откуда знаешь? — резко спросил Кузьмин.
— От Кошкина, конечно. Ты гений у нас, Кузя. Скромный гений в сумасшедшем доме, а я… Я ноль без палочки, — рыдал Полетаев.
— Ну, Кошкин, я ему скажу пару ласковых, — недовольно пробормотал Кузьмин.
— Федор Устимович, а что за соединение ты синтезировал? А в основе что, барбитураты или фенолы? Как назвал средство? Если никак, то предлагаю назвать «кузьминит — восстановитель памяти».
— Федя, хватит, ступай лучше, успокойся, выкупайся в проруби, ведь ты у нас морж, приведи себя в порядок, одним словом!
— А кто колет твое изобретение, Нинка или Кошкин, или это микстурка такая, выпил — и сразу все вспомнил?.. — вдруг перестав рыдать, засмеялся Полетаев.
— Названия пока нет, да и незачем мне слава, «кузьминит» какой-то придумал… Все мои маленькие открытия под номерами. Просто и скромно, препарат № 9, вот как называется. Однако ты собирался Найденова поздравлять, но, вижу, ты уже не в состоянии… Ладно, давай я тебя до дома провожу. — Кузьмин подошел к Феде Полетаеву, стараясь поднять его из кресла.
Но Федя тут сам вскочил:
— Не надо меня топить в проруби! Никуда я не пойду! Меня Найденов ждет, — сказал заплетающимся языком Полетаев и, забрав бутылку со стола, вышел от Кузьмина, услышав за своей спиной облегченный вздох главврача.
«Эх, плачут по мне Большой и Малый театры, вместе взятые, — думал Федя Полетаев, на нетвердых ногах передвигаясь по коридору. — Как я разыграл актерский пасьянс, пальчики оближешь! И откуда только такие таланты взялись? Ведь он поверил мне, поверил!»
На третьем этаже, под бывшим соборным куполом, Полетаева уже ждал прапорщик с ключами.
Он открыл железную дверь, обитую черным дерматином. В двери вместо традиционного зарешеченного окошечка был круглый дверной глазок, только направленный не наружу, в коридор, а в комнату, внутрь.
Заглянув в глазок, Полетаев увидел, что блондинистый парень, Василий Найденов, в задумчивости сидит за компьютером.
Когда дверь открывалась, Найденов даже не повернул головы.
— Здравствуйте! Почему нас никто не встречает? Почему нам никто не рад?! — закричал с порога Федя.
Найденов даже вздрогнул от неожиданности:
— В чем дело? Я задумался. Что, уже обед? Я не хочу…
— Нет, не обед, а кое-что получше. — Федя Полетаев вытащил из-под накинутого на плечи белого медицинского халата бутылку коньяка и потряс ею в воздухе: — Я от имени и по поручению нашего многоуважаемого главврача пришел поздравить с Новым годом, — улыбался Полетаев. Он обратился к прапорщику, стоявшему в дверях: — А ты, Сидорыч, пост оставил, шел бы ты, пока все не разбежались, — пьяно улыбался Полетаев.
— Пожалуйста, — пожал плечами Сидорыч и повертел связкой ключей на пальце. — Позовешь меня, Федор Иванович, когда вы тут оприходуете, — сказал прапорщик и закрыл дверь, оставив Полетаева вместе с Найденовым в его роскошной камере: с дверью, ведущей в маленькую ванную комнатку с унитазом, с коврами, которые медсестры пылесосили раз в три дня; с горшочками герани, стоящими на полу. Василий Найденов в некоторой растерянности стоял возле стола и тер двумя пальцами переносицу, он был явно смущен непрошеным гостем.
— Я вообще-то не любитель, но раз уж Новый год… А почему Федор Устимович не пришел?
— Он занят, Вася, — уже совершенно трезво сказал Полетаев. — А я свободен. Я знаю, Вася, что ты мужик наш, жалко, что я не твой лечащий врач, — говорил Федя, прохаживаясь вдоль стеллажа с книгами и рассматривая названия на корешках. — Да, умный ты, шибко умный, как сказала бы моя бабушка…
Найденов уже принес два обыкновенных граненых стакана и, отодвинув клавиатуру компьютера, поставил на полированную поверхность стола.
Полетаев подошел вплотную к Найденову и шепнул ему на ухо:
— У тебя тут ушки торчат из стен?
