Липкин буркнул «ладно», потом внимательно посмотрел на меня:
— Я так понял, что ты занимаешься убийством Холод? — Липкин присел на край стола и выжидательно на меня уставился.
— Какой ты проницательный, Миша, — усмехнулся я.
— Ладно, не темни. Я давно знаю, что ты из органов. Вот только из каких?
— В смысле?
— В смысле старого анекдота. Плывет дерьмо по речке, видит: мент идет по бережку. Оно ему: «Привет, коллега!..»
— А-а, в этом смысле. — Мне совсем не понравился тон, который задал Липкин. Мне показалось, он специально провоцирует меня. — Я тебя, наверное, огорчу, Миша. Я вообще не из органов: ни внутренних, ни госбезопасности. Я всего лишь работник прокуратуры. Следователь, если хочешь… А ты уже решил, что я из госбезопасности?
Миша неопределенно повел плечами.
— Татьяна тебя уважала, — сказал он, не сводя с меня своих черных глаз.
— Значит, было за что. А тебя-то уважала?
— В смысле?
— А в смысле старого анекдота, — улыбнулся я.
— Че-е-го? — Липкин угрожающе навис надо мной, но неожиданно хмыкнул и почесал свою рыжую бороду. — А ты зубастый, следователь…
— А как же с вами иначе — акулами пера?
— Ладно, — Липкин быстро протянул мне руку. — Мировая?
— Да мы вроде и не ссорились.
— Тем лучше, — посерьезнел Липкин. — Мне с тобой поговорить нужно.
— Говори…
Тут Липкин поднял телефонную трубку и показал ее мне:
— Может быть, кофейку где-нибудь выпьем?
Я глянул на Липкина, потом, как бы вопрошая, показал подбородком на трубку, и он качнул неухоженной бородой: «Да, прослушивается».
— Непременно поговорим, но сейчас мне нужно созвониться со своим начальством. — Я набрал телефон Кости Меркулова.
Трубку подняла Виктория Николаевна, секретарь Меркулова. Она сказала, что Константин Дмитриевич самолично отправился на квартиру Холод для повторного, тщательного обыска, а меня просил встретиться с женой Гусева, желательно сегодня, она ждет.
— У тебя ко мне стоящий разговор или одни расспросы по поводу следствия? — спросил я Липкина.
В ответ он многозначительно кивнул.
— Ладно, послезавтра выкрою для тебя время, завтра буду расспрашивать-допрашивать кого сегодня не застал…
Миша Липкин недовольно покривился, но снова кивнул.
Я набрал домашний номер Гусевых. Сначала трубку долго не брали, потом послышался тихий женский голос:
— Я вас слушаю…
— Вера Валентиновна? С вами говорит следователь Турецкий. Мне бы хотелось встретиться, если это возможно, чтобы выяснить кое-какие детали, касающиеся…
— Да-да, — перебила Вера Валентиновна, — мне звонили из прокуратуры. Вы можете приехать сейчас.
Вера Валентиновна продиктовала адрес. Ехать оказалось недалеко, на Ростовскую набережную.
Я стал прощаться с Мишей Липкиным, а он вдруг судорожно схватил мою протянутую ладонь и зашептал:
— Действуй, Турецкий, с умом! Ты меня понял?!
— Нет, я твоего нагловатого юмора не понял.
— Действуй с умом, иначе… Убийство Таньки и банкира — это тебе не бытовуха. Я очень хочу, чтобы ты все распутал, очень, но ты не можешь этого пообещать, — вздохнул он.
— Если честно, то я в доску расшибусь, а убийц вытащу на свет Божий. Но, чтобы не сглазить, не буду зарекаться, лучше переплюну. — И я три раза сплюнул через левое плечо.
2. Сюрпризы начались
Гусевы жили в доме Академии наук, что над галантерейным магазином. Бабка Андрея Гусева была известным химиком, лауреатом Сталинской премии, и от нее Гусевым досталась трехкомнатная квартира на четвертом этаже, которую он так и не захотел поменять на более престижные апартаменты. Долгое время эта квартира оставалась единственным капиталом семьи Гусевых. Пока Андрей Емельянович не переквалифицировался из режиссеров в банкиры.
Вера Валентиновна оказалась простой русской женщиной: слегка полноватой, а вернее, дородной, светловолосой, с покрасневшим крупным носом и голубыми слезящимися глазами.
— Все плачу, — отмахнулась она носовым платком от моего немого вопроса. — Проходите, проходите.
Она представила мне крепкого молодого человека в камуфляжных брюках и тельняшке.
— Сынок мой старший. Виталий.
Молодой человек кивнул и ушел на кухню.
— Мы здесь вдвоем. Не хочу, чтобы кто-то мешал… Все будет там, на представительской квартире, а здесь — не хочу. Давайте пройдем в кабинет.
Квартира была старой, обжитой несколькими поколениями. Старинная мебель стояла в кабинете, в котором работала лауреат Сталинской премии. На стенах несколько подлинников известных художников. Я с удивлением обнаружил, что один из этюдов с грачами, березами и грязными сугробами принадлежит, несомненно, кисти Саврасова.
Вера Валентиновна, увидев, куда устремлен мой взгляд, тоже обратила свои заплаканные глаза к этюду.
— Да, Саврасов, — вздохнула она. — К сожалению, это из тех, что Саврасов писал, будучи уже хронически больным, буквально за выпивку. Таких после него остались сотни… Садитесь. Я уже начинаю приходить в себя, вчера я еще не могла ходить, сегодня чуть лучше…
В дверь постучали. Вошел сын Виталий с подносом. Он принялся выставлять чашки на старый инкрустированный столик.
— Александр Борисович Турецкий, — протянул я удостоверение.
— Верю-верю, — махнула рукой Вера Валентиновна. — Простите, но давайте сразу к вашим вопросам. А то я… — И она тихо заплакала.
К ней подскочил сын, начал утешать. Вера Валентиновна вытерла слезы и воскликнула:
— Я вас прошу, найдите, кто его убил! Найдите! Я все отдам, чтобы убийцу поймали! У кого же рука поднялась на Андрюшу?! Он всем только хорошее всю жизнь делал! Сколько к нему людей за помощью приходило!.. Ведь должна же быть какая-то справедливость, в конце концов!
Я помешивал сахар в чашке, ожидая, когда она успокоится. Наконец задал свой первый вопрос:
— Вера Валентиновна, может быть, вы расскажете, что знаете о работе Андрея Емельяновича, о его знакомствах, интересах?
— Боюсь, я не много смогу рассказать… Особенно о работе. У нас, понимаете, с самого начала так повелось, что эту работу Андрюша вообще отделил от дома. Ему приходилось даже две разные квартиры иметь, чтобы не смешивать две разные жизни. Его знакомые и друзья по новой работе никогда не бывали у нас здесь. Я поставила Андрею с самого начала такое условие. Единственный, кто у нас несколько раз бывал здесь, правда уже очень давно, так это Александр Александрович…
