Милиционер с автоматом равнодушно посмотрел на него, когда он прикрыл за собой дверь палаты, и буркнул:
– Пропуск сдайте внизу!…
Нет, пожалуй, если что – от такого стража проку все-таки будет немного.
СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ МУРА СИДОРЧУК
Якимцев любил работать с Сидорчуком: огромный, добродушный капитан милиции ни разу еще не подводил его, и вообще, казалось, для него нет ничего невозможного – такой он был весь надежный, спокойный и сильный. Сыщицкие его таланты были специфичны, но весьма существенны – Сидорчук был особенно хорош там, где требовались не столько изощренные в решениях головоломок мозги, сколько именно его добродушная сила и редкостное умение входить в контакт с так называемыми простыми людьми – работягами, обслуживающим персоналом, бомжами, криминализованным отребьем и вообще представителями разного рода добровольно замкнутых социальных групп, включая и сотрудников городских отделений милиции.
Если, скажем, Якимцеву внедрение внутрь всякой такой вот скорлупы либо не удавалось, либо давалось с великим скрипом, то у Сидорчука это получалось до изумления просто. Это было похоже на какой-то фокус. Сидорчук не унижался до заискивающих разговоров или сочувственных поддакиваний, он просто строил какую-то дурацкую рожу или произносил одно-два слова – и готово, тут уже становился безоговорочно своим. Причем и два эти слова-то были тоже какие-то несерьезные, если не сказать – дурацкие: переходя почему-то на украинскую мову, Сидорчук восклицал, смотря по обстоятельствам, «Ось!» или «Га!». Иногда это же «ось» произносилось с восклицательным знаком, иногда с растерянным многоточием. И вот, смешно сказать, с помощью этих двух произносимых на самые разные лады слов Сидорчук мог подолгу вести искуснейшую, сложнейшую беседу, практически не нуждаясь в привлечении какого-либо иного словесного материала. Ну разве что в исключительных случаях мог еще спросить: «А що це таке?» – или воскликнуть: «Та шо ж це таке робится!» – и этого оказывалось более чем достаточно. Прекрасный пол, особенно дамы, стоящие за прилавком, воспринимали эту его немногословность как проявление некой особой галантности и мужской надежности. Мужики же, особенно работяги, и свой брат менты воспринимали сидорчуковский набор как проявление этакого своеобразного, максимально приближенного к народному канону юмора. Ну а с юмором всегда ведь все делается легче…
Впрочем, сейчас, приехав в отделение милиции, на территории которого было совершено преступление, старший оперуполномоченный Сидорчук к своим фокусам не прибегал, не было нужды – его тут многие знали, и он сам знал почти всех, как и в других отделениях милиции, расположенных в центре Москвы.
Он поговорил минут пятнадцать с хлопцами из уголовного розыска, и вроде ничего нового они ему не поведали.
– Да чего ты нас пытаешь-то, Николаич? – спросил его один из местных оперов. – Думаешь, дурнее вас?
– Та ни, – тут же вспомнил Сидорчук про мову, – просто у моего шефа было трудное детство. Сам никому не верит и нас усих к тому ж приучает. И главное дело, хлопцы, знаете как строжит? Ты мене, каже, ненавидь, но делай, як я казав!
Ну посмеялись и посмеялись – надо ж, какой суровый начальник. Сидорчук хотел уже было отбывать: сделал, мол, что велено, – и с плеч долой, как вдруг один из здешних оперов, капитан Лебедев, которого Сидорчук держал за очень толкового мужика, сказал задумчиво:
– А ведь знаешь чего, Николаич, есть тут одна закавыка… Этот водила-то, которого ухлопали, он ведь не из мэрии оказался… не из их гаража. И машина за ними не числится. А что в бумажках сразу не отразили – тут наша недоработка…
– Ага! – перебил его другой опер. – Насчет недоработки это ты зря, а машина, конечно, вообще-то дурная. Машина-то, Николаич, с правым рулем! Их когда еще Черномырдин запретил ввозить, помнишь, все потешались? Еще на Дальнем Востоке чуть не до забастовок дошло…
– Та шо ж вы такое говорите, хлопцы! – изумился Сидорчук. – И шо ж, выходит, нигде в деле це не отражено?
– Я ж тебе и говорю – наша недоработка, – грустно подтвердил капитан. – У вас, что ли, такого не бывает? Ты уж того, Николаич, ты нам соль на рану-то не сыпь, ладно? Так вот и вышло, что сразу по спешке этот факт нигде не зафиксировали.
Сидорчук согласно кивнул: понял, мол, могила. Хотя подумал, что, конечно, разгорись вокруг этой промашки скандал, промолчать ему не удастся.
– А дадите, хлопцы мне взглянуть на этот самый «ниссан»? – спросил он у капитана. – Или к начальству надо идти за указивкой?
Тут опера исторгли дружный вздох облегчения – машина была не у них, ее уже отправили в гараж на Петровку.
– А владелец? – спросил Сидорчук у бравых оперов. – Владельца установили?
Насчет владельца опера ничего сказать не могли: владельца устанавливали в МУРе. Так что пришлось Сидорчуку в спешном порядке двигать туда, на родную Петровку, 38.
Ему не терпелось увидеть расстрелянный «ниссан», хотя он и сам толком не знал, что именно ожидает увидеть. Скорее всего, просто хотел подсознательно лишний раз убедиться, что машина именно с правым рулем. Если это действительно так, расследование, похоже, могло сделать приличный рывок. Во-первых, это с ходу объясняло, почему контрольный выстрел был произведен в водителя, а не в пассажира, который должен был больше интересовать киллеров. Во-вторых, это давало ниточку к тому, чтобы узнать, какого черта такая шишка, как пострадавший, ехал не в положенном ему служебном лимузине.
Машина предстала перед Сидорчуком во всей своей красе: простреленное ветровое стекло, пулевые отверстия с сошедшей по краям пробоин краской на крыльях и капоте, выбитое стекло передней двери. Вместе с экспертом-криминалистом ЭКУ ГУВД он произвел осмотр машины – вещдока по делу. Они заглянули в салон – зловещие бурые пятна на сиденьях, на полу; изнутри на дверце справа отчетливо видны какие-то подозрительные грязно-розовые ошметки, присохшие к уцелевшей части тонированного стекла…
– Ось? – спросил Сидорчук у эксперта-криминалиста.
– «Ось», «ось», – передразнил эксперт. – Мозги разлетелись, сам, что ли, не видишь?
– Га-а… – выдохнул Сидорчук – все, мол, понял.
Вместе с экспертом Сидорчук оформил протокол осмотра вещественного доказательства. Два шофера расписались в документе как понятые.
Сидорчук положил протокол в портфель, упрямо сосредоточившись, постоял, еще полюбовался на машину на прощанье. Ну что ж, руль действительно правый, номера частные…
Да, похоже, смотреть тут больше и впрямь не на что – машина изучена криминалистами из экспертно-криминалистического управления ГУВД досконально. Пробоины, пятна крови, осколки стекла и сам характер его разрушения, типы застрявших в обшивке пуль, их идентичность тем пулям, что были извлечены из тел пострадавших, – все это будет указано в акте криминалистической экспертизы, который сейчас готовится в ЭКУ.
И все же что-то словно не давало Сидорчуку покоя. Он обошел машину раз и другой, присел на корточки, заглянул зачем-то под днище, посмотрел, цел ли глушитель. Все вроде было цело. Тогда он зашел спереди, со стороны капота, полюбовался еще раз на строчку пулевых отверстий в ветровом стекле и понял наконец причину своего беспокойства. Странно возникшее в нем чувство какой-то незавершенности осмотра было связано именно с этой пулевой строчкой, а вернее, с предположением начальника следственной части Мосгорпрокуратуры старшего советника юстиции Калинченко о том, что стреляли непрофессионалы, случайные люди. Ему бы самому, чудику, полюбоваться на эту вот роспись. Отверстия шли ровненько, на одном расстоянии друг от друга – так ровно мог бы прострочить лобовик какой-нибудь фантастический робокоп. Или «калаш», зажатый в станок, с помощью которого проверяют оружие на пристрелочных стендах.
