— Наоборот, — ответила старушка и, хрустнув суставом, достала из кармана пальто пачку крепких французских сигарет без фильта.
Александр Борисович присвистнул.
— Неслабо, — заметил он.
Старушка вставила сигарету в морщинистый рот и прошамкала:
— Это еще что. Раньше я только самокрутки курила, из самых ядреных табаков. А как грудью слаба стала, так на эту муру перешла.
Они закурили.
— Итак, вы хотели мне что-то рассказать о Костюрине? — взял быка за рога Турецкий.
— Кое-что хотела. — Старушка стрельнула на него глазками. — А что, сынок, у вас нынче гонорар за информацию неположен?
Турецкий развел руками.
— Жаль, — сказала старушка. — Ну ничего, я и так расскажу. Тебе — польза, а мне — удовольствие. Я ведь одна живу. Бывает, что по три дня словом перекинуться не с кем.
Турецкий незаметно поморщился. «Начинается, — с тоской подумал он, уже жалея о том, что клюнул на уловку старушки и сел на скамейку. Теперь придется битых полчаса слушать ее маразматические бредни, не имеющие никакого отношения к делу.
От старушки не укрылась перемена, произошедшая в его лице.
— Зря морщишься, попусту болтать не стану, — быстро сказала она. — Да, кстати, меня Лариса Петровна зовут. А тебя как?
— Александр Борисович Турецкий.
Старушка приблизила к нему морщинистые губы и хрипло зашептала:
— Слушай меня внимательно, Турецкий. Слушай и запоминай. Костюрина убила жена. Вернее, ее хахаль.
— Хахаль? — изумился Александр Борисович.
— Ну да, — кивнула Лариса Петровна. — Любовник то есть. Он к ней уже больше трех месяцев приезжает, на черной «Волге». Только Костюрин за порог, а он уж тут как тут.
В глазах у Турецкого вновь засветился угасший было интерес.
— На черной «Волге», говорите?
— Именно.
— А вот с этого места давайте поподробнее.
Лариса Петровна затянулась крепкой сигаретой, выпустила из сухого, морщинистого рта облако вонючего дыма и начала свой рассказ:
— Я точно не знаю, но поговаривают, что дней этак… пять назад случилась у Костюриных ссора. Думаю, что поссорились они из-за этого самого любовника. Я как раз здесь сидела, когда Валерка из подъезда выскочил и к машине побежал. Волосы встрепанные, глаза как у разъяренного быка, красные, злые.
— Простите, а Валерка — это…
— Валерий Аркадьевич. Я его вот с таких лет знаю, поэтому для меня он просто Валерка.
Турецкий кивнул, и старушка продолжила:
— Выскочил он, значит, из подъезда — и сразу к машине. Вскочил, дверцей хлопнул так, что чуть стекла не вылетели, потом взревел мотором и умчался.
Старушка сделала заговорщицкое лицо и красноречиво посмотрела на Александра Борисовича.
— И что?
— А то, что в тот вечер он домой не вернулся! — с победным видом известила Лариса Петровна.
— Вы что же, до самой ночи здесь сидите?
Старушка опечалилась.
— Ну, сынок, и глупый же ты, — с усталым вздохом произнесла она. — Как тебя только в милицию работать взяли, ума не приложу. Я же тебе русским языком говорю: я одна живу. Делать мне нечего, телевизор я смотреть не люблю. И вместо этого что?
— Смотрите в окно? — обиженно предположил Турецкий, слегка задетый ее замечанием.
Лицо старушки просияло.
— Правильно! Иной раз до четырех часов утра глаз сомкнуть не могу. Знаешь ведь, как у нас, у старух? Сижу себе в кресле у окна и что-нибудь вяжу. А окно у меня аккурат на первом этаже. Вот оно, прямо на тебя смотрит!
Турецкий посмотрел на окно и улыбнулся:
— Отличный наблюдательный пункт.
— Так я тебе о том и говорю, — кивнула в ответ старушка. — Если бы он приехал, я бы сразу увидела. — Столбик пепла с горящей сигареты упал ей на колени. Турецкий быстро смахнул его. Лариса Петровна удивленно на него воззрилась, затем перевела взгляд на коленку и понимающе кивнула.
— Значит, полторы недели назад в семействе Костюриных была ссора, — резюмировал Александр Борисович. — А что вы знаете о любовнике?
Старушка щелчком пальца отправила окурок в лужу, повернулась к Турецкому и криво ухмыльнулась:
— Я знаю о нем все. Или почти все. Ездит он, как я уже сказала, на черной «Волге». Мужчина высокий, видный. Думаю, что из артистов. Волосы у него… ну прям как у девушки. Длинные, шелковистые. Видать, особым шампунем моет, а потом модную укладку феном делает. А глаза серые, с поволокой. Знаешь, на кого похож?
— На кого?
— Актер такой есть — Домогаров. Вот у этого такие же глаза: бабе в самую душу смотрят.
Турецкий не удержался от улыбки.
— Именно поэтому вы решили, что он из артистов?
— Ну… если не артист, значит, нарцисс. Он, перед тем как от машины отойти, на физиономию свою в отражении полюбовался и прядь со лба изящно откинул. Вот так! — Старушка резко провела пальцем по морщинистому лбу. Получилось у нее не слишком-то изящно. Турецкий хмыкнул:
— Понятно. Похоже, он и в самом деле артист. И как часто он приезжал?
— Раз пять за последние три месяца.
— И вы видели его вместе с Костюриной?
— Ну да. Видела один раз, как она в его «Волгу» садилась. А он, перед тем как дверцу захлопнуть, ручку ее в своих руках на секунду задержал и потом к губам прижал. Знаешь, как в кино показывают. Настоящий джентльмен! Кстати, если я не путаю (а я никогда ничего не путаю!), она его Борей называла.
— Гм… — Турецкий задумчиво почесал пальцем переносицу. — Может, вы и номер его машины рассмотрели?
Лицо старушки страдальчески сморщилось. Она вздохнула:
— Врать не стану — не рассмотрела. У меня минус пять, а очки на минус три. Сто раз себе говорила: сходи ты, старуха, в оптику да купи себе очки на минус пять! — Лариса Петровна осуждающе покачала головой. — Все лень проклятая. Думала, и так сойдет. Ан, видишь, не сошло.
После последней реплики старушка совсем загрустила.
— Ну-ну, не раскисайте. То, что вы сообщили, имеет огромное значение для расследования, — подбодрил ее Александр Борисович.
Старушка недоверчиво на него покосилась. Турецкий сделал честное-честное лицо, и Лариса Петровна снова просияла.
— Ну а как же, — бодро ответила она. — Я же говорила: попусту болтать не стану.
Турецкий достал из кармана блокнот и ручку:
— Знаете что, Лариса Петровна, опишите-ка мне внешность вашего «артиста». Какого цвета у него волосы, полное или худое лицо — и так далее.
