– Ни в коем случае! – рявкнул в ухо потрясенному такой переменой офицеру Турецкий. – Срочно его сюда, выписывайте пропуск!..
Теперь он вспомнил: Романов – кажется… Нет, ничего не кажется, а так оно и есть: это фамилия помощника адвоката Иванова.
Пятнадцать минут, понадобившиеся на то, чтобы Романову выписали пропуск и проводили наверх, в кабинет Турецкого, показались Сан Борисычу минимум получасом: вся его интуиция буквально вопила о том, что в деле Стуловой наступил… почти наступил тот самый переломный момент, после которого, как это и бывало обычно, все начнет складываться словно само собой.
Владимир Кириллович Романов, довольно робко постучавшийся в кабинет Турецкого, на самом деле впечатление робкого человека не производил. Несмотря на то что темные глаза Романова беспокойно бегали, периодически вопросительно и тревожно замирая на Турецком, во всей его фигуре чувствовалась военная выправка. Бывший служака?..
Словно ощутив, о чем именно думает Александр Борисович Турецкий, Владимир Кириллович Романов первым делом после того как, аккуратно поддернув дорогие брюки, сел на предложенный стул, ответил на этот вопрос по собственной инициативе.
– Я, Александр Борисович, – произнес он, явно преодолевая какое-то свое собственное внутреннее сопротивление, – бывший мент. Бывший майор милиции, изгнанный из рядов за служебное преступление. В настоящий момент работаю при адвокатской конторе Виктора Степановича Иванова, защищающего Ларису Вячеславовну Стулову.
Турецкий сощурился и пристально посмотрел на своего нежданного собеседника, почти пунцового от волнения, но взгляд Турецкого выдержавшего.
– Я… Я располагаю, на мой взгляд, важными данными по делу, которое, насколько знаю, ведете вы. Я имею в виду дело Стуловой.
– И откуда у вас такие сведения? – холодно поинтересовался Сан Борисыч, который уже почти не сомневался, в обмен на какие блага его посетитель намерен предложить имеющуюся у него информацию.
– У меня… остались друзья в органах… Когда-то я был не таким уж плохим следователем…
– И вам хотелось бы вернуться к прежней работе – я правильно вас понял?
– Александр Борисович! – Голос Романова слегка сорвался. – Вы зря думаете, что я пришел только поэтому. Я пришел бы в любом случае. Хотя вернуться… Не стану скрывать, и эта мысль была…
– Ну хорошо, – перебил взволнованного Романова Турецкий чуть мягче, отчего-то припомнив библейского блудного сына. – Я понимаю вас, но обещать ничего, как вы тоже должны понять, не могу. А любая информация по делу Стуловой меня действительно интересует.
Романов покорно кивнул и, не сдержав вздоха, полез за пазуху, откуда извлек и положил на стол Турецкого самый обыкновенный диктофон.
18
Велена Гальская миновала на своей «девятке» пост ГАИ и, оказавшись в черте Москвы, очень скоро добралась до нужного поворота в сторону центра. Машину она водила прекрасно, но предпочитала отечественные модели, хотя легко могла бы позволить себе хорошую иномарку – чем немало удивляла всех, включая Илюшу. Илюша… Ее мысли привычно переключились на Стулова, вызвав в душе сосущую тревогу, тоже ставшую в последнее время привычной.
Велене никогда, ни разу в жизни не приходило в голову обвинить его в том, что ее судьба сложилась столь нелепо и даже трагично, хотя это было бы так естественно – обвинить именно его! Ведь и на самом деле, всякий раз как перед ней вставала проблема выбора, окончательное решение она принимала если и не исходя только из Илюшиных интересов, то с учетом их. И вот – очередной тупик, и это еще мягко сказано.
Сколько себя Велена помнила – всегда рядом с ней был Илья: вначале – мальчишка с живым и непоседливым характером, вызывавший восхищение маленькой девочки, казавшийся ей таким же загадочным и недоступным, как любой взрослый, несмотря на то что даже в далекие теперь годы детства Илюша охотно оставался «посидеть» с маленькой Веленой по просьбе взрослых, учил ее своим собственным мальчишеским играм, а однажды даже свозил в зоопарк на сэкономленные им от школьных завтраков деньги.
То, что она не просто восхищается Ильей, а любит его, Велена поняла в свои шестнадцать лет, когда дружили они уже втроем – она, Стулов и Сашка. Спустя еще три года стало ясно, что он никаких особых чувств к Велене, помимо дружеских, не испытывает – в отличие от все того же Саши.
Все решил очередной его роман. Конечно же и прежние девушки, которых Илюша менял довольно часто, вызывали у Велены зависть и горечь. Но прежде они действительно менялись часто, всерьез он к своим подружкам не относился – это было видно. В тот раз девушка оказалась не просто красоткой, но еще и старше Ильи на пару лет, и в итоге именно на ее плече он счел возможным «выплакаться», когда девица бросила Илюшу ради какого-то студента. К тому моменту Велена уже научилась не только держать себя в руках, изображая по отношению к нему исключительно дружеские чувства, но даже такого рода откровения Стулова выслушивать внешне спокойно. Стоит ли говорить, как тяжело ей это давалось?
А спустя несколько дней упомянутый студентик сам бросил девицу и она вернулась к Илюше, который, как выяснилось, любил ее настолько, что не просто простил предательство, но еще и был счастлив, вновь поделившись, теперь уже своим счастьем, с окаменевшей Веленой. Саша заявился к ней с букетом дорогущих темных, почти черных роз минут через двадцать после Илюшиного звонка. Именно это обстоятельство, как позднее не раз признавала Велена, и стало решающим в судьбах всех троих.
Саша, ее будущий муж, в тот раз впервые остался у нее на ночь – благо мать находилась на даче и собиралась пробыть там еще не меньше недели. Велена забеременела сразу и тут же поняла, что ее дальнейшая судьба решена: ей и в голову не приходило убить своего будущего ребенка – так же как и растить его без отца. Илья, бледный, растерянный и какой-то ошарашенный – видимо собственным открытием по поводу своих истинных чувств к Велене, – пришел к ней за три дня до свадьбы, к которой она готовилась вяло, исходя исключительно из того, что «так положено». К тому же у Велены уже успел начаться сильный токсикоз, мучавший ее с утра до ночи.
Вероятно, именно из-за токсикоза, повергшего девушку в какое-то длившееся сутками сомнамбулическое состояние, из-за того, что ее при этом все время мутило и также постоянно просто смертельно хотелось спать, горе Велены от запоздавшего открытия Ильи не было столь острым, как она ожидала. Состояние безразличия ко всем и ко всему на свете, в котором она пребывала тогда, смягчило удар. И роль Татьяны Лариной, ее любимой героини, далась почти легко: «Но я другому отдана И буду век ему верна…»
Свою свадьбу Велена почти не помнила, а все остальное постаралась забыть. Иначе единственное, что ей оставалось, – лезть в петлю… А потом именно Илья вновь, как в далеком детстве и юности, оказался рядом. Точнее – она рядом с ним, уже давно и, как казалось тогда, прочно женатым. Удивительно, но и этого момента переселения в его дом Велена тоже почти не помнила: просто однажды, вынырнув каким-то чудом из бездны своего немыслимого горя, она обнаружила себя, похудевшую и почерневшую, абсолютно не способную на какие-либо чувства, в его доме. Возле маленькой кроватки, в которой спала… Дашенька?
