Сегодня был технический день, работы для гардероба никакой. Да и вообще весна, тепло, разве что какая-нибудь модница приплывет в развевающемся импортном плаще, а так — пришла пора пиджаков, кофточек, блузочек, джемперов.
Просто тете Тасе не сиделось дома в это майское утро.
Утро Артура Казаряна получилось каким-то скомканным. Накануне он гулял с земляками в кабаке, там же «снял» сговорчивую девчонку, взял ее с собой, и догуливали они вдвоем уже у него дома. А ночь прошла в акробатических упражнениях, в которых — как считал сам Артур — он не знал себе равных не только в Москве, но и в Ереване и в Баку.
Поэтому прелести майского утра он не ощутил — некогда было. Нужно было быстро приводить себя в порядок, бриться, выпихивать нежную подругу — а она, разомлевшая, как назло, движется, точно заторможенная, — и бежать на новую работу.
Работал Артур — кстати, по-настоящему его звали Арутюн; получая российское гражданство, он решил фамилию оставить родную, а имя заменить на чуть более международное, — так вот, Артур-Арутюн работал охранником в Центральном московском музее. Бывший «афганец», бакинский армянин, перебравшийся в Москву, перепробовал много занятий. Никакого образования он не получил; все попытки заняться приличным бизнесом провалились, а идти торговать сливами не хотелось. Делать он ничего так и не научился, оставалась только афганская закалка: физическая сила, ловкость, умение обращаться с оружием плюс — широкие плечи и исполинский рост. Однако на серьезную работу — типа телохранителя какого-нибудь долбаного политика — претендовать уже трудно: и возраст крепко за тридцать, староват, да и здоровье подорвано выполнением интернационального долга. Было дело, падал он как-то с высоты… из вертолета выпихнули… впрочем, вспоминать это неприятно. Но с тех пор проблемы со спиной, и врачи советуют избегать перегрузок.
К «браткам» Артуру идти не хотелось. Не для того он выжил в афганской мясорубке, чтобы быть подстреленным каким нибудь сопляком на «разборке». Музей — это было самое то, что нужно. Поэтому новой работой — а работал он там всего четыре дня — Артур очень дорожил и старался не опаздывать, делать свое дело четко и элегантно и вообще быть всем полезным и со всеми дружить.
Он посмотрел на часы… черт! Правда, сегодня музей не работает, посетителей не будет. По большому счету он не особенно-то там и нужен. Но очень уж хотелось понравиться на новом месте, зацепиться. Артур поперхнулся судорожно глотаемым кофе, закашлялся, схватил за руку упирающуюся нежную подругу, и они вылетели из дома на улицу, где их закружило хлопотливое московское утро.
Глава двадцать вторая
В это хрупкое майское утро Инга Вацлавовна Грабовская, директор музея, на работу особенно не торопилась. Сегодня длинный день, и — возможно ли такое счастье? — не будет вокруг этих шумных, надоедливых, неопрятных и бестолковых посетителей. Можно привести все дела в порядок, спокойно все разобрать, без шума, без крика. Время есть. Правда, лучшая подруга и заместитель — Леночка — сегодня еще не выйдет на работу, но это ведь можно понять: после того несчастья, которое с ней приключилось… Пусть отдохнет, они прекрасно справятся и без нее.
Впрочем, если признаться честно, Инга Леночке во многом завидовала. И тому, как она выглядит — стройная, подтянутая (сама Инга Вацлавовна давно располнела и расплылась), и тому, как держится — что твоя принцесса Монакская. Один муж, другой муж, один любовник, другой любовник (какой бы скрытной ни была Леночка, но уж Инга-то всегда все знала).
С сыном, правда, незадача такая вышла — почему-то Лена прекратила с ним всяческие отношения. Или же он с ней — этого Инга точно не знала. И тоже как-то все легко и изящно обошлось. Другая бы мать с ума сходила, а Ленка — хоть бы хны.
И как ни сострадала госпожа Грабовская своей заместительнице, когда у той произошло такое горе, где-то в подлой глубине ее — увы — завистливой души шевельнулась мыслишка: допрыгалась, стрекоза.
Инга Вацлавовна тяжело поднялась по каменным ступеням и остановилась на пороге вверенного ей музея.
Начинался новый день, точнее — новое утро.
Это майское утро Елена Станиславовна Смирнова провела в тревоге. Вопреки тому, что думала о ней ее директриса, она очень тяжело переживала разрыв с сыном. Вообще жизнь загнала ее в какую-то дурацкую ситуацию. Но больше всего ей не понравился вчерашний визит следователя Турецкого.
Она и сама подозревала, что на жизнь ее и ее второго мужа покушался именно Виктор. Но гнала от себя эту ужасную мысль: к чему же она пришла, земной свой путь пройдя… даже не до половины, а гораздо дальше, если ее собственный сын пытался ее убить. И только благодаря случайности она задержалась в квартире и не погибла вместе с мужем.
Тут же она пыталась уговорить себя, что, может быть, Виктор покушался вовсе и не на нее, а только на генерала Смирнова. Ведь именно ему он пытался передать этот конверт. А то, что таинственный офицер, о котором говорил покойный консьерж — как там его, Плоткин, кажется, — офицер, попросивший передать конверт товарищу генералу, — ее сын Виктор, она поняла сразу.
Так или иначе — о том, чтоб выдать сына господину Турецкому, не могло быть и речи. Пусть он решает свои проблемы сам, а у нее полно своих собственных. И плевать, что ее жизнь под угрозой, — будь что будет! Хуже всего не это, а то, что она, эта самая жизнь, завела Елену Станиславовну в какой-то… сумрачный лес.
Первый муж — самоубийца, неудачник. Второй муж убит, а единственный сын — тяжелобольной человек, у которого явно не в порядке с головой, и к тому же возможный убийца.
Так к чему все это? И что будет дальше? Что вообще у нее осталось?
Разве только вот это хрупкое майское утро.
В дверь забарабанили повторно.
«Ну где этот чертов Рэмбо армянского разлива, — рассердилась Инга Вацлавовна. — Ах да, я же сама послала его сварить мне кофе».
— Тетя Тася! Не в службу, а в дружбу, погляди, миленькая, кто там к нам ломится, — попросила Инга, а старуха тем временем уже ковыляла к двери, ворча что-то себе под нос. Потом произошло нечто непонятное. Какая-то возня, несколько сдавленных криков. Инга спустилась в вестибюль, и от того, что она увидела, у нее похолодело внутри.
Посреди холла стоял, замерев, гигант Артур с поднятыми руками. На полу — осколки ее любимой чашки и пролитый кофе. За спиной у Артура какой-то странно толстый мужчина в маске, с пистолетом в одной руке, другой же рукой он отстегивал от пояса Артура его пистолет, а также наручники, которые этот пижон зачем-то туда повесил — ни дать ни взять техасский рейнджер, тьфу… Чтоб его!
— Тихо! Всем стоять, — прокричал незваный гость, — будете меня слушаться — уйдете домой целыми.
Тут только Инга Вацлавовна рассмотрела, что незнакомец толстый не сам по себе, по своей природе. Это он обмотался чем-то…
«Взрывчатка!» — догадалась она.
— Кто еще есть в здании? — прорычал террорист подозрительно знакомым голосом.
