— Нормально. Иначе и быть не могло.
— Ну да бог с ним. Ближе к телу, как говорил Мопассан. Что известно об Изольде Богатыревой?
— Пока без изменений. Шок, тяжелейшее психическое состояние. Врачи никого к ней не подпускают.
— Ясно. Значит, ждать. Что еще?
Грязнов пошелестел бумагами на столе.
— Ну вот, например, экспертиза. Так, ну химические термины я могу пропустить?
— Да уж, будь добр.
— Их тут полторы страницы, это все про бомбу. То, что мне сказали эксперты на словах, сводится к следующему: бомба изготовлена из несложных, почти подручных материалов, но изготовлена она — внимание! — профессионалом.
— Так-так!
— Изготовлена человеком, который точно знал, как максимально эффективно сложить из элементарных средств эту, — Грязнов поперхнулся…
— Бомбу-ёмбу, — закончил за него Турецкий.
— Далее, конверт, в котором находилась взрывчатка.
— Это который именно?
— Это речь идет о том единственном, который так и не взорвался. Обычный почтовый конверт, стандартный, изготовлен… это нам интересно?
— Нет.
— На конверте обнаружены микрочастицы слюны, — продолжал вещать Грязнов довольно-таки скучным голосом, — предположительно человека, который заклеивал конверты.
— Стоп! Вот отсюда поподробнее!
— А чего там подробнее? Есть слюна, есть ее анализ… как это называется… генетическая формула.
— Ну! Так это же ключ!
— Да какой же это, на фиг, ключ? И куда ты его, этот свой ключ, я извиняюсь…
— То есть если — допустим, в порядке бреда — у нас есть образец слюны подозреваемого… — начал фантазировать Александр.
— То мы можем путем экспертизы установить… — подхватил Вячеслав.
— А как нам завладеть образцом его слюны?
— А никак, Саша, никак! Я же тебе сразу сказал, что это тупиковый штрек. Для того чтобы у нас появилась проба его слюны, нужно, чтоб он пришел и, извините, харкнул нам прямо в нашу общую дедуктивную рожу.
— Не, погоди, погоди, Славка, я серьезно. Если как-то локализовать район отправки писем, например это можно сделать по почтовым штемпелям…
— И что? Заставить всех граждан этого твоего локализированного района сдать слюну?
— Ну-у-у…
— Сашок, у нас на дворе не пятидесятый год! И батьки Сталина уже, слава богу, нету, чтоб подобные массовые акции организовывать.
— Да, Славик, ты прав, я какую-то ерунду сморозил.
— Ну я рад, что ты наконец-то это понял.
С минуту оба аналитика молчали. Потом Грязнов продолжил:
— Ну вот тут еще есть свидетельница.
Турецкий вскочил:
— Слав, ты издеваешься? Почему ты сразу не…
— Успокойся, Саша. Вот же я и рассказываю. Есть свидетельница, между прочим, сама объявилась, когда услышала по ТВ о покушении, — Грязнов опять пошелестел бумагами, — Людмила Иосифовна Арье, двадцать второго года рождения, прописана… так, ну это не важно… которая якобы видела, как загадочный некто зашел в подъезд дома, где жил Смирнов. И было это за несколько минут перед взрывом, который госпожа Арье тоже слышала и описывает в самых драматичных выражениях.
— Ну!!!
— Сильно не радуйся, Саша. Старушка божий одуванчик — правда, она сама называет себя пожилой дамой. Толком ничего не запомнила, говорит много и охотно, эмоционально, образно, литературно… ну как еще?
— Но в плане информации…
— Полный мизер!
— Ты сам с ней говорил?
— Да. Можешь и ты с ней поговорить, но много радости тебе это не доставит.
— Да, свяжи меня с ней, пожалуйста. А что наш раненый охранник?
— Плоткин Иван Ильич, двадцати трех лет от роду, проживает по адресу… ну это тоже не важно.
— Вот бы кто мог нам порассказать. Он же единственный, кто говорил с убийцей. Он почему-то принял у него пакет для передачи генералу Смирнову. Что убийца ему сказал? Как объяснил, что оставляет у него пакет для генерала? Охранники обычно не работают почтальонами… Почему? Как?
— Да, он сможет нам сильно помочь с нашими «как» и «почему». Но беда в том, что он до сих пор еще в коме. И шансы на то, чтоб с ним поговорить в ближайшее время, пока не очень-то велики.
Людмила Иосифовна Арье встретила своего дедуктивного гостя поначалу весьма любезно.
— Проходите, молодой человек, проходите. Что будете пить? Сварить вам кофе?
— Спасибо, не стоит беспокоиться. Я не задержу вас надолго, я только хотел спросить…
— Вы просто не знаете, как я умею варить кофе!
— Благодарю за гостеприимство, но давайте все же лучше побеседуем. Прежде всего мне нужно знать…
— Так, погодите, молодой человек. Я что-то не пойму. Вы хотите услышать мою версию свершившегося преступления? Так тогда слушайте внимательно и не перебивайте!
— Да-да, конечно, — суетливо согласился Турецкий, а про себя подумал: «Ну и бойкая же бабулька!»
— В то утро я совсем не могла спать. Вообще-то я по природе своей сова, по ночам я всегда работаю, я, знаете ли, пишу мемуары. Жизнь моя была длинна, я видела столько всего интересного… что вам и не снилось, и мне есть что рассказать потомкам. Так вот, ночью я работаю, а утром соответственно долго сплю…
— Людмила Иосифовна, это, бесспорно, интересно…
— Вы очень нетерпеливы, мой милый юноша. И ваша нетерпеливость уже граничит с нелюбезностью.
Турецкий почувствовал, как внутри у него что-то вскипает.
— Простите. Мне просто не терпится поскорее узнать, что же конкретно вы видели в то утро на Фрунзенской набережной, дом номер…
— А я вам именно конкретно и рассказываю! А вы слушайте и не перебивайте. Имейте респект по отношению к старшим. — Людмила Иосифовна произнесла «рэспэкт».
«Вот несносная старуха!» — прикусил губу Турецкий.
— Итак… В тот день я проснулась очень-очень рано. Сначала я пыталась разгадывать кроссворд, но потом поняла, что это утро требует от меня чего-то другого. В полдень ко мне должна была прийти моя дочь, поговорить об одном деле… ну вот это уже действительно неважно и неинтересно вам… И вот, дабы такое свежее майское утро не пропало впустую, я пошла гулять по центру Москвы. Когда-то, когда я еще училась в Институте восточных языков, за мной ухаживал один мальчик, который жил там, в том самом доме, где и произошло это несчастье. Ах, это был такой симпатичный мальчик… Его папа был летчик-испытатель.
— Людмила Иосифовна!
— Да? Ах, как вы нетерпеливы. Так вот, я шла и любовалась самым прекрасным видом Москвы, который…
