Год действительно оказался очень насыщенным: тут и работа в редакции, и госэкзамены — на «красный» диплом Георгий не вытянул, но в целом экзамены сдал весьма успешно — плюс «домашнее» задание, полученное в Москве: усиленное занятие языком и основательная спортивная подготовка (обеспечить на должном уровне и то и другое опять-таки помог Завалишин).
И вновь лето, вновь командировка в Москву, теперь уже непосредственно для вступительных экзаменов и окончательного решения о зачислении. В августе Георгий вернулся домой в краткосрочный отпуск, будучи уже курсантом Высшей школы КГБ.
— Докладываю, товарищ майор, ваше задание выполнено.
— Знаю, Георгий, молодчина. Поздравляю!
— Я, товарищ майор…
— Подполковник.
Волгоградский период жизни Георгия Жаворонкова завершался эйфорией взаимных поздравлений, рукоплесканий и пожеланиями всяческих жизненных и служебных успехов в будущем.
Глава восьмая
На другой день оказалось, что весна как-то внезапно и вероломно закончилась.
«Ну что ж, все одно к одному, — кисло подумал Турецкий. — Еще вчера был май, весна, любовь, а сегодня… какой-то тусклый октябрь, да и только».
Над кладбищем нависли хмурые, всклокоченные тучи. Выходить из машины категорически не хотелось, тем более что налетавший ветер с такой силой сотрясал любимый синий «пежо» Турецкого, что казалось, стоит лишь выйти наружу, и тебя рванет бешеным порывом и унесет прямо в блеклое осеннее небо.
«Ну ладно, что это я раскис, как дитя, в самом деле!» — Александр Борисович стряхнул с себя наваждение и через считаные секунды уже шагал по ухоженной, чистенькой дорожке Новодевичьего кладбища бодрой походкой. Где-то над головой надрывно каркнула ворона.
«Теперь еще и это! Интересно, а в других городах вообще есть вороны? Сколько и где ни бывал, что-то нигде их не припомню… похоже, это такая специальная московская птица. Но какой все-таки пронзительный звук…»
Впереди показался хвост траурной процессии.
«Что это за планида у меня такая — разговаривать со скорбящими родственниками? Да еще на кладбище, на ветру. Не хочу скорбящих родственников! Хочу, чтоб был берег океана, пальмы, смуглые красотки и джин с тоником».
Становилось понятно, что меланхолия не желала проходить. Турецкий снова встряхнулся и даже еще прицыкнул сам на себя: «Да что же это такое? Немедленно прекратить, Александр Борисович! Курсом на скорбящих родственников — шагом марш!»
На самом деле день Александра Борисовича начался не с этого. Он начался с посещения здания на Лубянской площади, и настроен Турецкий был весьма боевито. Между двумя ведомствами — прокуратурой и госбезопасностью — издревле сложились странные, неоднозначные взаимоотношения. С одной стороны, прокуратура осуществляла надзор за действиями тайной полиции (исключая секретные агентурные операции, конечно), с другой стороны, всесильное ведомство только вежливо делало вид, что позволяет себя контролировать, по сути же не считало себя обязанным отчитываться перед кем бы то ни было. Плюс к тому, безусловно, существовала и некоторая конкуренция во всем, что касается профессионализма. Одни хотели показать другим, кто на самом деле круче.
Так было и сегодня. Турецкий, напружиненный и подтянутый, с горящими глазами, был встречен заместителем директора ФСБ Игнатьевым, встречен не просто любезно, а даже ласково. Но Александр Борисович практически ничего не смог добиться ни от него, ни от его подчиненных, сотрудников покойного генерала Смирнова. Он чувствовал, что как рядовые, так и начальники ФСБ чего-то недоговаривают, что-то скрывают. Очень быстро созрело у Турецкого решение отказаться от помощи оперативной службы ФСБ в этом конкретном деле и действовать самим.
…В толпе провожающих в последний путь выделялась вдова — бледная, в черном платке, с перевязанной левой рукой. Даже сквозь завесу постигшего ее горя было видно, какая это красивая женщина. Статная, как придворная дама, изысканная, холеная. Над левым уголком верхней губы — небольшая аккуратная родинка, которая придавала некий шарм.
«А ничего дамочка», — подумал помощник генерального прокурора, но тут же на него вновь неслышно прикрикнул его «внутренний Турецкий»: «Александр Борисович! Это возмутительно! У женщины несчастье, а вы? Все о своем!», и его собеседник был вынужден согласиться: «Да, ты прав. К тому же ей уже и лет, пожалуй, крепко за сорок!», на что в свою очередь возмутился «голос совести»: «Нет, каков наглец! А вам-то, господин Турецкий, сильно ли далеко осталось до полтинника?»
Наконец печальная церемония завершилась, и, выждав какое-то время, Турецкий подошел к вдове.
— Здравствуйте, Елена Станиславовна, меня зовут Александр Борисович Турецкий, я из Генеральной прокуратуры. Примите мои самые искренние собо…
— Оставьте. Я не в состоянии больше слушать соболезнования, мне кажется, что у меня от них рвется что-то внутри. А вам, наверное, не привыкать беседовать со вдовами, так что… давайте к делу. Вы хотели…
— Я хотел поговорить с вами. Конечно, не сегодня — когда вам будет удобно.
Только теперь он заметил, что женщина не просто бледна, а даже какой-то зеленоватый оттенок есть в ее лице.
— Вы правы. Такая проклятая работа — вечно надоедать людям, когда у них случилось горе. Но что делать — ведь вы тоже хотите, чтоб убийца, убийца вашего мужа, который покушался, кстати, и на вас, был пойман.
Женщина вздохнула, но так тихо, что Турецкий скорее увидел, чем услышал этот вздох.
— Приходите ко мне завтра. Сегодня я, боюсь, не смогу.
— Ну-с, давай, Славка, попробуем подвести первые неутешительные итоги, — мрачно выдавил руководитель следственно-оперативной группы по делу под условным названием «Конверты смерти».
Промозглый день клонился к вечеру, на улице было по-прежнему так же отвратительно, а в теплом кабинете Вячеслава Ивановича Грязнова сидели со вдумчивыми аналитическими лицами двое: сам хозяин и Александр Борисович Турецкий.
— Итак, что мы имеем? Что объединяет трех адресатов «взрывных» конвертов? А объединяет их…
— Лубянка их объединяет, Саша. Лубянка, — прохрипел Грязнов.
— Н-да… Из чего мы делаем вывод…
— Что кто-то, пылая благородным негодованием, хочет отомстить гэбэшникам. Пардон, фээсбэшникам. Ну и что ты дальше с этим будешь делать?
— Хрен его знает… — насупился Турецкий. — И, главное, эти твари на контакт не идут.
— А ты чего ожидал, голуба моя? Что они к тебе сами прибегут и на блюдечке с голубой каемочкой всю информацию, какая у них имеется, выложат?
— Тоже верно. Ч-черт, противное дело. Знаешь, смотрят они на тебя… как на недорогую мебель…
— Догадываюсь.
— И всячески дают понять, мол, нам и без вас хорошо, и расследование мы свое проведем, и все будет отлично. Охота вам — копайтесь, только на помощь не рассчитывайте.
