- Из десяти виновных двое разгуливают на свободе… Это хорошо.
- Чего хорошего? Убил и ходит по улицам. Пиво пьет…
- Хорошо потому, твердо сказал Серый, что в эти двадцать процентов вы включите Ивонина! Иначе вам отсюда не выбраться!
И Серый уставился на меня своими слезящимися глазами.
- Вы что хотите меня запугать?
- Нет. Перевербовать.
- Но это запрещено инструкцией. Сотрудники прокуратуры не имеют права работать на иные службы. Вплоть до КГБ.
Серый подошел ко мне. Взял за подбородок сильными пальцами, откинул мою голову и внятно сказал:
- На КГБ нет. На партию да. Спецназ служит только партии. Причем только ее центральным органам. Так что это не перевербовка, дорогой мой, это другое.
- У вас ничего не получится, парировал я. Упущено логическое звено. Чтобы замять дело, со мной договориться мало. Надо поладить по крайней мере еще с пятерыми! И все они не здесь, а в Москве.
- Это не твоя забота. В Москве договорятся без нас. Мое дело договориться с тобою, с Турецким. Таков приказ.
- Чей приказ? спросил я.
Он не ответил, снова подошел к шкафу и достал пакет.
- Слушай меня внимательно! Сейчас я отблагодарю тебя за то, что ты найдешь способ закрыть дело Ивонина. Я дам тебе деньги. Много денег. Здесь десять тысяч. И ты при свидетелях возьмешь эти деньги. И дашь мне расписку в том, что следователь Турецкий взамен обязуется вывести из дела Ивонина Владимира. И прочее в таком духе. Сам знаешь…
Он подошел ко мне вплотную, открыл пакет: толстая пачка сторублевок. Аккуратно положил пакет мне на колени.
Я сбросил его на пол:
- Взяток не беру. И… вообще в эти игры не играю.
Серый невозмутимо сел на место. Но пальцы его дрожали.
- Без соглашения, извини, я тебя отсюда отпустить не имею права. Хотя ты мне и нравишься…
Генерал повернулся к солдатам.
- Отведите его в камеру!
И в мою сторону:
- Я жду два часа, Турецкий! Только два часа. Или или!
Я прокручивал в голове ход беседы с Серым, сидя в камере-одиночке с зарешеченным окном. Вообще-то мне ничего не стоило написать любую расписку этому Серому. Я бы выкрутился. Во всяком случае, Меркулов бы мне поверил, что у меня не было другого выхода и я просто-напросто спасал свою жизнь. Ей-богу, я сам себе удивлялся, валяясь на нарах, почему я этого не сделал. Но еще не все потеряно. Серый мне дал срок для раздумий. Все будет выглядеть очень натурально: все взвесил, решил, что погибать ни за что в таком возрасте не стоит. Берите своего Ивонина, я его в гробу видел… Но вот ведь какая штука: я знал, знал с самого начала, что ни при каких обстоятельствах не пойду на компромиссы.
Но если быть до конца честным, то я не верил, что они меня прикончат. Ивонин лишен охранительного разума, это ясно. Но ведь генерал Серый умный мужик. Он-то понимает, что ему придется отвечать за пропавшего следователя Мосгорпрокуратуры…
В камеру кто-то вошел. Конвоир, решил я, пришел отвести к Серому два часа истекли.
- Стален велел спросить, чего надумал?
Передо мной стоял Ивонин. На этот раз он был в гимнастерке без геройской звездочки. И мне почудилось, что он другой, чем тогда, в бункере. Нормальнее, что ли.
- Какой Стален?
- Серый, Стален Иосифович.
Ах, вот что. Этого Серого звали Стален, Сталин-Ленин, два вождя в одном имени, не много ли?
- Можете передать: никаких бумаг, никаких сделок…
Я отвернулся к стене, не встал с нар.
- Эй, следователь! Как тебя? Турецкий, надо поговорить!
От этих нормально произнесенных слов я ощутил беспокойство. Какую-то новую форму страха, словно гиена обрела вдруг человеческую речь…
- Зачем говорить. Тем более здесь, в такой-то вот обстановке.
- Другого раза не будет, слышь, Турецкий! Я бы сейчас хотел.
Он не требовал, не угрожал, хотя был в выигрышном положении и запросто мог сейчас пырнуть меня финяком, как пырнул Ким. Или даже пальнуть в лоб между глаз. Он смотрел на меня, как смотрят мальчишки на старшего товарища, когда хотят поделиться своими проделками и попросить совета, как бы лучше их скрыть от родителей.
- Я не совсем понимаю, о чем говорить. О чем ты хочешь говорить со мною?
- Об этом деле. Об этой девчонке, как ее; Ким, что ли. Я ее убил! Это точно! Точно, говорю, ты расследовал.
- Ну и ну! Такого поворота событий я, признаться, не ожидал. И за что ты ее убил?
Ивонин сел на нары, протянул мне пачку "Сэлем" и зажигалку.
- По уставу убил.
- По какому "уставу"?
- Такая у меня профессия, вздохнул Ивонин, я военнослужащий, приказ выполняю, вернее, не приказ, а устав. У нас есть наша библия, "Устав афганского братства" называется. Там сказано, это я наизусть помню, память у меня отличная: настраивать отборную молодежь на смертельную войну не только на сегодня и завтра, но и на послезавтра… На первое место необходимо поставить преобразование общества с тем, чтобы избавиться от балласта в своей среде, а затем взяться за расширение и преобразование жизненного пространства, но и там проводить политику избавления от шлаков среди населения… Для страховки нравственной чистоты народа следует истреблять худшие экземпляры и поощрять кастовость, стратификацию… Поголовное истребление чужеродного начала залог достижения благородного конца… Нет более благородного дела, чем быть солдатом. Интеллигент раб мертвого разума, а солдат господин жизни… Судьба человека равна его силе и его породе. И чтобы народу не выродиться, чтобы не стать рабами и роботами, надо возродить и утвердить навек здоровый и ведущий к истинному бессмертию культ культ солдата, прошедшего испытание огнем и мечом в Афганистане. Для этого и учреждается наше "Афганское братство"…
Я был потрясен этим безумием.
- Но это уже было! Было! "Вся Европа у нас под ногами. Мы раса победителей! Долой евреев, цыган, славян и прочее!"
- Нет! спокойно ответил он. Такого еще не было. Наше братство решило уничтожить худшую часть населения, чтобы расцвела лучшая!
- И сколько же вы хотите уничтожить? холодея, проговорил я.
- Уничтожим семьдесят процентов. Может быть, даже восемьдесят. Зачем быдло? Быдло выполнило свою миссию, нарожало столько, что на земле не повернешься! Теснота! Самые лучшие идеи испоганены из-за тупости быдла. Оно выдвигает правительства, достойные его самого. А те, видите ли, берутся за реформы. Нельзя идти на поводу у масс. Это недостойно правительства. А если недостойны и правительства, то и их надо уничтожать…
- А при чем тут эта девочка? Она-то вашему братству чем помешала?
