Дверь не поленилась на прощание скрипнуть, но в подъезде стояла такая же гробовая тишина и темень, что Солонин совершенно спокойно выскользнул на улицу и отправился в свою гостиницу.
Весь следующий день он не выходил из номера. Даже не купался, а еду заказывал по телефону. Он ждал, будет ли куда звонить Гукк, и предавался размышлениям.
Во-первых, на кой гувернеру дочери Богачевых копии документов концерна «Махаон», да еще припрятанные?
Во-вторых, где он их взял, черт побери?! Если в означенном концерне не работал, значит, и допуска к ним не имел.
В-третьих, зачем прятать валюту таким идиотским способом? Не лучше ли было положить ее в тот же ящик под замок?
Выводы напрашивались, но Солонин их придерживал. И не зря, поскольку его ждал еще один вопрос. В час ночи заработала на прием прослушивающая аппаратура – Гукк кому-то звонил.
– Витя, как ты там? – очень четко звучал высокий мужской голос.
Солонин даже привстал от неожиданности, на секунду забыв, что Гукк – его тезка.
– Сперва потаскали. Потом отпустили. В остальном все путем, – отвечал голос Гукка.
– Как Катя?
– Держится молодцом.
– Ты сделал то, о чем я просил? – Это о документах «Махаона», подумал Солонин.
– Да. Не беспокойся.
– А второе?
– Еще не успел. Я же не резиновый. – А это о чем?! Солонин морщил лоб, но оперативно ничего подходящего не сочинил.
– Поторопись. Мало времени.
– Игорь, не капай мне на мозги! Ты же знаешь. Если я пообещал – сделаю.
– Ладно, не кипятись. И не дергайся. Я тебе сам перезвоню на следующей неделе. В такое же время. Пока.
– Оревуар.
Солонин повертел ручкой на небольшой черной коробке – зеленый узкий экранчик выдал цифры. Он записал. Затем отключил аппарат и уселся за специальный справочник-определитель. Через три минуты он уже знал, куда в час ночи звонил его тезка Гукк – во Франкфурт.
Этого еще не хватало.
Софрин. Санкт-Петербург. 7 сентября, 18.15
– Как дед? Все еще отдыхает?
Софрин молча кивнул.
– На Волге, небось, в своем домике? Ну как же, говорил мне как-то, что обзавелся тихим, уединенным уголком. И правильно. В наши-то годы больше ничего и не надо.
– Угу, – подтвердил Софрин, мысленно потирая руки. Сейчас в них свалилось то, за чем он гонялся все последнее время. У Гукка есть дом!
Софрин достал муровское удостоверение и продемонстрировал его обалдевшему Турищеву:
– Вячеслав Федорович, я не займу у вас много времени, расскажите об Артуре Карловиче все, что знаете. Вы ведь знакомы с ним достаточно долго?
– Почти полвека.
Володя снова приехал в Петербург. Он находился в Эрмитаже, в том же зале, где были выставлены подвески Екатерины, и снова стоял перед разговорчивым стариком, служителем музея.
Он извинился перед Турищевым за тот вынужденный обман, когда назвался внуком Гукка Виктором. Представился настоящим именем и объяснил свой профессиональный интерес к личности Гукка. Но, естественно, ему пришлось раскрыть карты лишь наполовину. Сказав об исчезновении старика, Софрин умолчал о втором подозрении – косвенном или прямом участии его в убийстве другого человека. Знать это старому приятелю Гукка было вовсе необязательно.
– Итак, что же вас интересует? – изучавший едва ли не полчаса удостоверение Софрина Вячеслав Федорович казался озадаченным.
– Вы бывали в гостях у Артура Карловича?
– В Москве-то? А как же. Останавливался пару раз. Первый раз три года тому назад, последний – полтора.
– А в домике на Волге?
– Нет.
– Что ж так? Природа, рыбалка…
– Не приглашали, – коротко ответил Турищев.
– А где именно он находится, имеете представление?
– Ни малейшего.
Посетителей в зале было немного, и им никто не мешал. Правда, пока что ничего особенного узнать-то и не удалось.
– А каким он был человеком? – спросил Софрин.
– Хорошим. Ничуть не менявшимся с годами… А чего это вы спрашиваете о нем в прошедшем времени? – насторожился Турищев.
– Извините.
– Ага! Понимаю: догадки, предположения, версии. Но не стоит хоронить пожилого человека преждевременно – плохая примета. Мало ли что может случиться.
– Вот мы и выясняем, что же могло случиться, – терпеливо повторил Софрин.
– Боюсь, – Турищев развел руками, – я мало чем смогу вам помочь.
– Давайте все-таки попробуем, – предложил Софрин. – Вы можете вспомнить какие-нибудь его привычки, особенности характера? Что-то, что отличало бы его от других?
Турищев на минуту задумался, копаясь в ворохе своей памяти, потом вскинул брови.
– Да так и не скажешь сразу… Разве что не любитель выпить был.
– Вот видите. А еще? – подбадривал старика Софрин. – Вы не спешите. Подумайте хорошенько.
Тот посмотрел на московского сыщика, как на первоклашку, пытающегося выведать у старшеклассников их взрослые тайны.
– Вы любите поболтать? Просто так, в хорошей компании? – вдруг спросил он.
– Иногда, – признался Софрин, а сам подумал: «Не такой уж и простой этот старичок, каким показался в первый раз».
– Так вот, Артур к этому был совершенно равнодушен. Не избегал, конечно, но и рвения встретиться, поговорить по душам не проявлял.
– Но к вам-то в гости заходил, – напомнил Софрин.
– А куда ему деваться, если уже пересеклись. Но редко это случалось.
– Когда приезжал в Петербург?
– Да. Он всегда заходил в Эрмитаж.
– Конкретно к вам или просто побродить по музею?
– Ко мне, наверное. Но я ведь не всю жизнь здесь сижу. Только с пенсии. А бывал ли он раньше в Эрмитаже, не знаю. Не рассказывал.
– Вячеслав Федорович, а в разговорах с вами Артур Карлович не упоминал о роде своих занятий, чем зарабатывает на жизнь?
– Нет, особо не распространялся. Он вообще имел замечательную особенность, – старик помолчал, подбирая слова, – обрывать себя на полуслове или вдруг уходить в себя.
– Как это? – не совсем понял Софрин.
– Ну, говорит, говорит с вами, улыбается, кивает, а потом ни с того ни с сего замолчит, взгляд становится отрешенным, как будто его и нет здесь, и думает о своем.
– Он всегда таким был?
– Сколько я его помню – всегда. А вот с женщинами прямо менялся на глазах: обходительный, учтивый. Всегда знал подход к слабому полу, – Турищев хмыкнул и прокашлялся в кулачок.
