«Дача, что ли?…» – предположила Инга.
Вдруг за ее спиной открылась дверь. Она тяжело обернулась и увидела Витю, который подался всем корпусом из дверного проема, оставив позади себя раскинутые в стороны руки, и удерживался таким образом, чтобы не шлепнуться.
– Сейчас пойдем мыться! – сказал он.
Ни фига себе. Это что-то новое. Инга даже подумала, что ослышалась. Но Витя повторил:
– Мыться, я говорю, сейчас пойдем! – Тут он расплылся в улыбке, показавшейся Инге до невозможности гадкой.
Та– ак…
Вообще– то, по ее меркам, она не принимала ванну уже целую вечность и постоянно страдала по этому поводу, но сейчас… Он что, собирается мыться вместе с ней? -Инга пристально посмотрела на мучителя. – Ну точно – собирается! Вон глазки-то как блестят!
И тогда, превозмогая боль в горле, она сказала:
– Нет!
А Витя растянул рот еще шире и сладострастно мотнул головой:
– Да!
Это был какой-то кошмар.
Рабочие раздолбили пол, и стало ясно, что трупы лежат по всей поверхности подвала.
Естественно, очень скоро находиться в помещении без масок стало просто невозможно. Да и в масках люди постоянно шастали на двор, кто отдышаться, а кто, перегнувшись пополам, выплеснуть на траву содержимое желудка.
Постепенно отбойные молотки были отложены в сторону и в ход снова пошли ломы. Понаехала куча труповозок, и скоро посеревших то ли от бетонной пыли, то ли от ужаса рабочих сменили привычные ко всему санитары морга. То есть это они считали себя ко всему привычными. А на самом деле и у них случались внезапные колебания поджилок при виде того, что натворил тут Витя Корнев. Один из санитаров даже сказал:
– Все… Завтра увольняюсь… – потом подумал и добавил: – А лучше – сегодня! – и, отложив лом, как-то подозрительно быстро направился во двор, закрыв рот ладонью.
А ведь прежде считал, что окончательно искоренил в себе рвотный рефлекс!
К вечеру подвал был расчищен. В черные пластиковые мешки разложили тридцать семь трупов и развезли их по городским моргам.
Теперь можно было подвести некоторые мрачные итоги.
Трупы опускали в подвал в разное время, так как лежали они как бы слоями: покойник – над ним слой раствора, на этом слое следующий покойник – над ним следующий слой раствора. И так далее. Некоторые лежали вдвоем под общей «скорлупой», а пару раз встретились даже трое замурованных вместе людей.
Тот факт, что могильник был устроен именно в бетонном подвале, а не в обычной яме, объяснялся, по-видимому, тем, что в этом районе был очень высокий уровень грунтовых вод. Если бы для трупов вырыли яму, то в ней постоянно стояла бы вода и это могло привести к осадке ангара. А так – сбросил покойничка в подвал, залил раствором, и все нормально. Только пол с каждым разом поднимается. Технология, язви ее…
Все потерпевшие были убиты выстрелом в голову. Чаще всего – в затылок, но иногда – в лоб или в висок. У одной женщины был прострелен глаз.
– Ну и нарыл нам этот «важняк» «висяков»… – хмуро бурчал городской прокурор Клюев, который похудел за этот день килограмма на три и уже не казался к закату таким тучным, каким был с утра. Похудел он не оттого, что ломом махал, он-то как раз не махал, в отличие, скажем, от Яковлева. Похудел он от волнения и от нашатыря, который частенько сегодня подносили к его носу медики, во множестве прибывшие на место происшествия. Лицо прокурора осунулось, и, измученный, он сидел во дворе на скамеечке, почему-то не моргая, как будто боялся даже на этот микроскопический миг остаться в темноте, из которой ему могли явиться страшные серые мертвецы.
«Как же он спать-то будет?…» – покачал головой Турецкий, проходя мимо. Впрочем, Александру и самому было не по себе. Все его сослуживцы знали, что за все время работы в прокуратуре Турецкий так и не научился спокойно смотреть на изувеченные трупы. Поэтому «важняк» почуял сейчас в Клюеве в некотором смысле «родственную душу» и тихонько подсел к нему на скамеечку.
– Вот оно как… – проговорил Александр. А потом вздохнул и совершенно без задней мысли, а просто чтобы что-то сказать, напомнил: – А вы говорили – банкет… Какой уж тут банкет…
Прокурор резко повернулся к нему, выпучил коричневые глаза и вдруг, подскочив, побежал за угол ангара.
Оттуда донеслись характерные звуки и всплескивания.
– Ну вот… – расстроился Александр. – Довел человека…
На скамейку тут же опустился перемещавшийся до этого по двору и отдававший какие-то указания подчиненным Никитин. Он вытянул ноги, ненароком обнажив штопаные коричневые носки, некоторое время смотрел на них, очевидно, размышляя, спрятать их опять или не прятать, потом решил, что таким зрелищем сегодня уже никого не шокируешь, и оставил носки в покое. После этого достал из кармана пачку сигарет и предложил Турецкому:
– Будете?
Тот взял.
Они закурили.
– Да… – протянул Никитин. – Такого в моей практике еще не было… Да и в истории города, похоже, тоже…
Он оказался прав.
Именно такую мысль и провели на следующий день в центральных статьях все тульские газеты. Пресса пестрела фотографиями ангара и укладываемых в труповозки покойников. Корреспондент одной из газет даже пробрался каким-то образом ночью в морг и сделал снимки там. Пьяный сторож того морга наутро клялся, что не открывал никому дверь и понятия не имеет, «как этот журналюга сюда попал». Но под столом у сторожа нашли пустую бутылку «Абсолюта», и, учитывая тот факт, что он никогда не покупал себе ничего дороже портвейна, этим можно было многое объяснить.
Радиостанции сняли с эфира все веселые песни и гоняли одну «серьезку», время от времени перебивая ее выпусками новостей, в которых сообщалось одно и то же: вчера, мол, на окраине города в частном автосервисе откопали тридцать семь трупов, начато следствие, начальник городского управления милиции полковник Никитин комментировать это событие пока отказался, зато мэр города заявил, что он давно уже обращал внимание вышестоящих инстанций на серьезные упущения в деле руководства тульской милицией, его не слушали, а он предупреждал, что добром это не кончится, вот оно и не кончилось и т. д. и т. п. После этого вновь шла почти траурная музыка.
Траур, впрочем, пока никто не объявлял, редакторы убрали из эфира дурацкие притопы и прихлопы по собственной инициативе, выразив этим ту подавленность, которая охватила в тот день всех жителей города.
В общественных местах внезапно стало как-то тихо, администрации парков хоть и не закрыли аттракционы, но сами аттракционы выглядели очень странно: например, в колесо обозрения садились мрачные люди, делали круг и мрачные же выходили. А круг этот они совершали только ради того, чтобы, оказавшись наверху, показать друг другу: во-он, мол, видишь, за тем мостом пустырь? Так вон тот ангар посреди него – это тот самый и есть…
