— Тамара Григорьевна, — сурово произнес он, пока растерянный Ластивка переминался за его спиной у порога прихожей, — давайте без этих, прошу прощения, женских штучек? Вы, вероятно, не вполне отдаете себе отчет в серьезности сложившейся ситуации для вас лично: ведь это на вашей квартире обнаружена нацистская литература и оружие, из которого с большей долей вероятности убит ни в чем не повинный человек… И если мы с вами не сумеем доказать, что и книги, и пистолет принадлежат Евгению Лопухину, отвечать по соответствующей статье придется вам!
Слезы, которые за секунду до этого обильно вытекали из глаз Дроздовой, иссякли тут же — с удивительной быстротой, лицо Тамары Григорьевны слегка вытянулось и побледнело.
— Но вы же знаете, что я тут ни при чем! — Она заломила руки и тут же уставилась на Володю с подчеркнуто умоляющим видом.
— Я ничего такого не знаю, на данном этапе расследования я просто принимаю ваши слова на веру. Но если мы с вами не сумеем доказать, что вы говорите правду, взяв Лопухина с поличным, вряд ли судья и присяжные последуют моему гуманному примеру!
— Боже, что же мне делать?..
— Тамара Григорьевна, — Яковлев тут же заговорил мягче, — мы как раз поэтому к вам и пришли, чтобы помочь и следствию, и вам лично… Вы женщина достаточно артистичная, если захотите, сумеете помочь… и нам, и себе самой в первую очередь.
— Скажите, что нужно делать, я готова на все! — с удивительной непоследовательностью воскликнула Дроздова, еще минуту назад бурно протестовавшая против засады на ее квартире, и вновь театрально заломила руки.
— Вот и славно, — облегченно кивнул Володя. — Коля, иди устанавливай камеру… А от вас, Тамара Григорьевна, многого на самом деле не потребуется, сейчас я вам все объясню. Думаю, где-то между десятью часами и половиной одиннадцатого вам позвонит Лопухин — в данный момент он, по нашим сведениям, находится в самолете, следующем в Н.
Дроздова теперь слушала Володю с самым сосредоточенным видом, изредка понимающе кивая. А в конце инструктажа даже слабо улыбнулась с болезненным видом:
— Ах, ну конечно, я сделаю все, как вы сказали… Хотя валерьянку выпью с удовольствием! У меня сердце ужасно слабое… Я даже, чтобы оправдать свой ужасный вид, — она кокетливо повела плечиками, — могу попросить Женю зайти для меня по дороге в дежурную аптеку, она тут, рядом… Скажу, что тоже разболелась!..
— Очень умно! — одобрительно посмотрел на нее Яковлев, одновременно подумав, что даже самые глупые женщины проявляют недюжинный ум и изобретательность, когда надо обмануть мужчину.
— У меня только один вопрос… А вдруг… вдруг он и правда начнет стрелять?..
— Неужели вы думаете, что мы оставили в пистолете боевые патроны? — усмехнулся Володя. — Нет, конечно, перезарядили холостыми…
— А если он вооружен еще чем-нибудь? — вновь проявила вроде бы не свойственную ей предусмотрительность Дроздова.
— Вы забываете, что Лопухин летит на этот раз самолетом, в Москве с этим строго, он не так глуп, чтобы пытаться пронести на борт оружие и соответственно попасться на этом… Да и если бы у Лопухина имелся в запасе целый арсенал, вряд ли бы он хранил пале… э-э-э… далеко не новый пистолет!
Яковлев слегка смутился из-за того, что едва не назвал «макаров» паленым, но Тамара Григорьевна то ли просто не обратила внимания на его оговорку, то ли вообще не слышала никогда этого эпитета, бытующего в весьма специфических кругах.
В этот момент, очень, с точки зрения Владимира Владимировича, кстати, появился на кухне Ластивка.
— Владимир Владимирович, — доложил он почтительно, явно в расчете произвести соответствующее впечатление на Тамару Григорьевну, — я все сделал, может, глянете?.. Думаю, вряд ли он заметит ее, камеру я пристроил, как вы и просили, под углом, возле бра… По-моему, заметить практически невозможно…
— Пойдем глянем, — с облегчением кивнул Яковлев и, оставив хозяйку на кухне, оперативники направились в бывшую Ларисину комнату.
— А что, Лопухин и правда летит сюда? — тихо поинтересовался Ластивка.
— Правда, мне шеф на мобильный звонил… Ну давай кажи свою работу!..
Москва проводила Евгения Лопухина грянувшим в один момент небывалым морозом, и в точности таким же минусом встретил его родной город. Однако дрожь, изредка пробегавшая по его телу, объяснялась вовсе не холодом.
Пассажиры, составившие во время полета компанию Евгению, все, за исключением двоих, сидевших сзади, на которых он не обратил внимания, мирно дремали, пока самолет находился в воздухе. У Лопухина же сна, что называется, не было ни в одном глазу. Как ни не хотелось ему вспоминать свой последний разговор с майором Каменевым, однако именно вокруг него и вертелись все вышедшие из послушания мысли.
Из всех, кто знал Евгения, пожалуй, ни одному человеку не пришло бы в голову заподозрить его в трусости… Увы, самого-то себя он обмануть в этом отношении не мог!.. Трусливым Евгений был с детства, о чем не подозревала даже родная тетка: он рано понял, что для настоящего мужчины это качество позорное, рано научился не проявлять его на людях и едва ли не с самого нежного возраста мечтал о том, чтобы при первой же возможности обзавестись оружием — надежной гарантией неприкосновенности со стороны возможных врагов…
Врагов имелось много: поначалу это была соседская овчарка, злобная, как волк, и по неведомым причинам ненавидевшая маленького Женю. Позднее второгодник-одноклассник, изводивший его своими приставаниями и пару раз просто так, ни с чего, отлупивший мальчика. Еще во втором классе, бессонными ночами ворочаясь с боку на бок, потирая полученные синяки, Женя Лопухин, обладавший от природы ярким воображением, представлял в мельчайших деталях, как у него появляется вожделенный пистолет и он, подкараулив ненавистного мучителя, из-за угла в спину расстреливает того насмерть!..
Воображаемая картина возбуждала, заставляя вновь и вновь вертеться с боку на бок, лишая остатков сна. Тем более что в реальной жизни второгодника он боялся до дрожи в коленях и, тоже до дрожи, ненавидел.
Классе в пятом вражина снова остался на второй год и исчез из его жизни, зато появилась учительница математики, с которой Лопухин тоже был не в ладах, а в итоге возненавидел ни в чем не повинную, кроме вполне справедливых двоек, которые та ему ставила, преподавательницу… Ее он тоже расстреливал насмерть в своих ночных фантазиях. Потом цепочка врагов постепенно удлинялась за счет самых разных людей, подходящих на данную роль. А еще, уже после того как Жене исполнилось пятнадцать лет, в его жизни появился майор Каменев.
Уважением к майору Евгений проникся, можно сказать, с первого взгляда, едва тот переступил порог их девятого класса: пригласила его их классная руководительница, на «воспитчас», специально для того чтобы он не просто прочел лекцию, а привлек самых отвязных мальчишек к военному делу. У них в школе его вел отставной капитан ветеранского возраста, делавший основной упор на патриотизм, любивший рассказывать о годах собственной юности, пришедшихся на конец войны, и не обладавший в глазах парней ни малейшим авторитетом.
