— Вы уже, разумеется, в курсе того, что произошло? — поинтересовался Олег после того, как поздоровался и представился.
— Да, конечно. — Чайкин поморщился, словно от зубной боли, и торопливо пояснил: — От Ларисы Сергеевны позвонили сразу же…
— Тогда давайте не будем терять времени на то, чтобы обдумать случившееся, у вас его было, на мой взгляд, достаточно… — Александров уже извлек бланки протокола дознания и вытащил ручку. — Я имею в виду, наверняка у вас появились какие-то соображения относительно причин, по которым убили Сурина?.. Но вначале давайте покончим с формальной частью: имя-отчество-фамилия, адрес, номер и серия паспорта…
Сноровисто заполнив шапку протокола, капитан вопросительно поднял взгляд на горестную физиономию Чайкина:
— Я слушаю вас…
Евгений Борисович расстроенно качнул головой:
— Конечно, я думал над этим… этим вопросом, и единственное, что понял, — для каких-либо предположений у меня просто-напросто не хватает информации, потому и не приходит в голову ничего, кроме… Возможно, то, что произошло, как-то связано с этим неожиданным для всех нас банкротством?..
— Банкротством?! — От изумления Олег замер, уставившись на своего собеседника. Так вот что делают здесь представители Центробанка!..
— А вы не знали? — Евгений Борисович вздохнул. — Ну да, откуда?.. Вы же из уголовного розыска, в связи с убийством… Но и для нас — я имею в виду большинство сотрудников банка — это было как снег на голову…
— Для вас лично — тоже? — Оперативник успел переварить услышанное. — Странно, вы же заместитель Сурина! Неужели не видели, к чему идет дело?
— Я заместитель по общественным связям, — мягко пояснил Чайкин. — Фактически пресс-секретарь… К тому же проработал здесь всего около двух лет… В мои обязанности входит, если так можно выразиться, литературная обработка текстов докладов, вообще любых текстов, а в основном, конечно, реклама, презентации и все в таком роде… Еще я исполнял обязанности переводчика, если требовалось: английский в какой-то минимальной мере Вадим Вячеславович знал, хотя помощь при общении все-таки требовалась… А вот с немецким и французским у него проблемы…
— Вы знаете три языка? — с невольным уважением поинтересовался Олег.
— Пять, — вздохнул Евгений Борисович, словно сообщал оперативнику не о своем блестящем образовании, а о неизлечимой болезни. — Еще шведский, датский… Шестой, испанский, пока что далек от совершенства.
Александров посмотрел на Чайкина как на инопланетянина: сам он никаких других языков, кроме русского, если не считать почему-то намертво застрявшей в памяти со школьных времен фразы «Аё воз бон ин Москоу», не знал. А посему, дабы не плодить в себе лишних комплексов, заставил себя вернуться к сути услышанного:
— Вы говорите, объявление о банкротстве оказалось для вас неожиданностью?.. Когда, кстати, это произошло?
— За три недели до Нового года, — уверенно произнес молодой человек.
— Но если вы занимались докладами и прочими текстами, фактически готовили их для Сурина… Почему это стало для вас неожиданностью? Наверняка же какие-то основания, по крайней мере в последние месяцы, просматривались?
— В том-то и дело, что нет. — Чайкин отрицательно покачал головой. — Потом, нельзя забывать, что все, с чем имел дело я, рассчитано на окружающих, партнеров… Словом, не для внутреннего пользования. Возможно, несмотря на то что дела у Вадима Вячеславовича вообще в банке шли плохо, у него до последнего момента оставалась надежда. Могла быть какая-то крупная сделка с известной долей риска, в итоге рухнувшая…
Он немного помолчал, затем бросил на оперативника быстрый взгляд и, слегка покраснев, отвел глаза:
— Ну и, конечно, нельзя совсем отметать наихудший вариант, в свете которого как раз может возникнуть связь с убийством…
— Ложное банкротство? — произнес Олег.
— Знаете, — жалобно сказал в ответ Чайкин, — я правда вряд ли смогу быть вам тут полезен, сами видите, у меня сплошные домыслы. Вот Илья Семенович — совсем другое дело, он с Вадимом Вячеславовичем работает с момента основания банка, и вообще все считают его просто блестящим финансистом… Но Голдин сейчас занят, у него представители Центробанка. Думаю, это надолго…
— Давно они заседают?
— Не больше часа.
— Вы не в курсе, в Центробанке тоже зародились те же сомнения в подлинности банкротства, что и у вас?
— Разве я говорил, что у меня есть сомнения? Что вы! — разволновался Чайкин. — Я же рассуждал чисто теоретически! Поймите, у меня действительно о финансовой стороне нашей деятельности представление самое общее!
В конечном счете, так и не сумев прорваться в кабинет Голдина, Олег счел за благо оставить рыженькой секретарше свой мобильный номер и отправился перекусить, наказав девушке перезвонить ему сразу же, как только финансист освободится.
Звонок застал его в небольшом кафе, расположенном на Арбате, как раз в тот момент, когда, поглотив всего-то две чашечки кофе и один-единственный, правда, надо признать, вкуснейший чебурек с салатом, он с праведным возмущением разглядывал поданный официантом счет. С точки зрения Олега Васильевича, на указанную в нем сумму вполне можно было закупить продуктов денька на два — на три на ближайшем рынке. К сожалению, выяснять отношения с официантом не осталось времени: секретарь предупредила Александрова, что в распоряжении Голдина на встречу с оперативником не более двадцати минут…
— Я понимаю, как это важно, — пояснил и сам Голдин, когда запыхавшийся капитан объявился у него в кабинете, — но поймите и вы меня: эти господа из Центробанка вернутся максимум через час, чтобы продолжить свою пытку, а я ведь тоже человек, устал смертельно, праздника, считайте, не видел, а теперь еще, пожалуй, и судиться с ними придется… Черт знает что они вбили себе в головы!
Вид у толстяка Голдина и впрямь был не просто усталый — вымотанный: покрасневшие от напряжения белки глаз за толстыми стеклами очков, вымороченная бледность на круглой, но в данный момент осунувшейся физиономии: гибель шефа в сочетании с атакой, предпринятой Центробанком, явно доконала Илью Семеновича. Возраст его, на взгляд Олега, зашкаливал где-то за шестой десяток. А может, он просто выглядел так из-за кучи свалившихся на голову неприятностей. Тем более что и главбух банка, которого, войдя к Голдину, оперативник еще застал в кабинете собирающим в пачку свои бумаги, смотрелся ничуть не лучше. Да и костюмы у обоих были изрядно помяты, а Илья Семенович еще и нынешним утром натянул явно не самую свежую рубашку.
— Судиться, говорите? — самым сочувственным, на какой только был способен, тоном поинтересовался Олег, опускаясь на длинный диван, стоявший возле окна. Хозяин кабинета, выбравшись из-за стола, еще раньше пристроился на этом же диване.
— Что, не верят в подлинность вашего банкротства? — Олег решил действовать без экивоков, в лоб.
— А вы, я вижу, наслышаны уже, — с горечью усмехнулся Голдин и, вздохнув, добавил: — Вы правы, не верят… Всю душу из нас с Иваном Петровичем, это наш главбух, вытряхнули, да и в бухгалтерии сотрудники все доведены практически до нервного срыва…
