– Про тебя можно научный трактат писать: «Традиционные и современные способы употребления водки в России».
Но Боцман тут же разрушил атмосферу таинства: сорвал пробку, плеснул в стопку граммов пятьдесят и, скривившись, проглотил залпом. Постепенно старик расправил плечи, ощутив уверенность если не в завтрашнем дне, то по крайней мере в настоящем моменте, и нож, почувствовав твердость в сжимающей его руке, стал заметно послушнее.
– Про меня целую энциклопедию написать можно, – сказал он с гордостью. – «Тысяча и одна дурацкая ошибка в жизни и как их избежать». Вот, например, знаешь, за что я сел? За то, что случайно увидел одну партийную задницу. Я был механиком на сухогрузе во Владивостоке, ходил в загранку, еще в те времена полмира видел, как Сенкевич. Нынешним, которые запросто на какие-нибудь Канары на выходные гоняют, все равно до меня, как до Киева раком. Понятно тебе? – Он справился с колбасой, отрезал ломоть хлеба, присыпав солью, порубил луковицу на кружочки, налил с чувством собственного достоинства и поднял стопку. – С Богом. Тебе не предлагаю – задержанным не положено. – Боцман крякнул и поторопился вернуться к своему повествованию, не потрудившись убедиться, что его слушают: очевидно, с благодарной аудиторией у него были проблемы. – В Сингапуре в борделе, значится, мне сделали татуировку на хрене – вроде фирменный знак, принадлежность к элитному клубу. Погоди, а ты хоть раз за всю жизнь в заграничном борделе был? Ладно, потом, слушай дальше: они мне целую книгу показали с образцами татуировок, с пояснениями, что какая означает. Когда плыли домой, в душе случайно гляжу: у первого помощника, он был у нас парторгом, на заднице татуировка, которая по рангу положена гомикам. Понял, конечно, гад, что я смекнул, что к чему, но виду не подал. Только причалили во Владике – ко мне таможенники, давай вещи трусить, нашли под подкладкой порнуху и тысячу баксов. Ясно, не мои. Я свои зелененькие до последнего цента истратил на магнитофоны и те после случая в душе уступил корешу авансом за полцены, лишь бы чистым вернуться: первый-то наш сука был редкая, мог вообще за борт спихнуть, представься случай! Если бы сам все до ниточки перетряхнул, может, и вывернулся в тот раз, а потом и сам мог парторга подловить, у всех рыльце было б в пушку, а так накрутили мне пять лет.
После срока хотел его найти, приехал во Владивосток, а он, оказывается, в предыдущем рейсе в Сингапуре сбежал – не вернулся на корабль, не стал меня дожидаться, а может, совок его затрахал.
Боцман пил маленькими порциями по двадцать граммов, смачно закусывая, и по всем прикидкам мог оставаться в бодрствующем состоянии, продолжая бенефис в разговорном жанре, еще в течение долгих часов. Эльдар наблюдал за ним во время рассказа и пытался решить для себя: удастся ли склонить этого Синдбада на свою сторону? Перспектива провести несколько дней в клетке под охраной двух придурков не так угнетала, как мысль, что Катя должна расшибаться в лепешку, вытаскивая его отсюда. У Назарова была своя система жизненных ценностей. В каждом деле определяющим он полагал мужское начало и насчет эмансипации имел вполне однозначное – отрицательное – мнение. Эльдар мог еще с трудом представить, как сестрица Аленушка выручает из беды неразумное дитя, но чтобы молодая девка спасала его – здорового мужика, такого он вообразить не мог. Надо выбираться отсюда, причем старик – единственная реальная возможность. Дверь запиралась на болт. Ни Боцман, ни Иван с собой ключ не носили, он лежал на полке у противоположной стены, куда его швырнул молодой псих после инцидента с ведром. Имелся какой-то шанс скрутить бестолкового Ваняя, если он приблизится к решетке, отобрать у него пушку и заставить деда отпереть дверь, но недоносок, несмотря на несомненную глупость, осторожен, и застать его врасплох маловероятно. А пытаться захватить в заложники Боцмана бессмысленно – для Ваняя его ценность равна нулю или вовсе отрицательна. Итак, оставался единственный выход – наставить старого моряка на путь истинный или подкупить, как получится.
ТУРЕЦКИЙ
13 февраля, вечер
По телевизору показывали очередное заседание в Беловежской Пуще. Встречались руководители Украины и Казахстана.
«Ностальгия по СССР достигла своего пика на межгосударственном уровне. Действительно, Россия является правопреемницей Союза по всем ключевым позициям. И возможно, именно „благодаря“ этим ее привилегиям наступила полная атрофия в отношениях с содружеством СНГ…» – комментировал писклявый человек в студии.
– Костя, ты что-нибудь понимаешь? Ты же государственный человек, ты должен понимать. Объясни мне, ради бога, что значит эта абракадабра?! – взмолился Турецкий. Они сидели в его, Турецкого, кабинете и смотрели программу «Сегодня» на канале НТВ.
– Имеется в виду, что нашим боссам глубоко начхать на… – Меркулов невольно посмотрел по сторонам, потом на телефон Турецкого, пребывающий в состоянии глубокого анабиоза на краешке рабочего стола.
У Турецкого, как на грех, тут же зачесалось в носу. Ну и ну. Если уж зам генерального прокурора опасается прослушивания в собственном здании… Турецкий вдруг вспомнил, с каким воодушевлением отправлялся полгода назад в Египет Шура Боровик, закадычный друг его хулиганского детства, ныне видный русский археолог. Там, в Египте, в очередном тайнике очередной пирамиды очередная международная экспедиция раскопала какие-то очередные древние дощечки с текстами. Что за тексты – никто понять не мог. Пригласили на симпозиум кучу специалистов из разных стран. Боровика – в том числе. Ученые мужи бились над старинной тайнописью пять месяцев. Шура внес свой посильный вклад. Наконец, тексты перевели, прочитали, а там оказались – одни доносы. Доносы… Третий век до нашей эры! Ничего никогда не меняется.
Турецкий чихнул несколько раз подряд.
– Ты только посмотри! Широкоскулый президент братается с Главным Хохлом, – умилился Меркулов.
«Забавно, что именно президент Казахстана, а не России – истинный лидер „четверки“ или сейчас, скорее, „тройки“… – вещал писклявый человек в студии на канале НТВ. – Парадоксально, но факт: сфера отношений СНГ – единственная, в которой российский Президент начинает соглашаться с левой оппозицией российской же Государственной Думы. Ведь у простых граждан сильны интеграционные настроения. И сейчас не важно, что эта идея утопична…»
– Любопытно, – сквозь зубы пробормотал Меркулов и выключил телевизор. Снял очки в тонкой роговой оправе и задумчиво потер переносицу.
– Страшно подумать, – ухмыльнулся Турецкий, – что движением нашей жизни управляют люди, не имеющие никакого понятия о законах физики… Так я могу считать, что уже получил разрешение на подслушивание Сафронова? – безо всякого перехода от высокой политики ляпнул он.
– Что-то мне подсказывает, что рано или поздно, – Меркулов кивнул на телефонный аппарат, – он зазвонит.
Телефон проснулся и зазвонил. Турецкому стало нехорошо, но трубку брать он не стал.
– Что у тебя нового по Сафронову? – спросил Меркулов.
– Я допросил двоих сотрудников следственного отдела Центрального округа и еще двоих, работавших там прежде. Информации – ноль. Стучать нынче, знаешь ли, никто не желает. Нужно начинать подслушивать разговоры Сафронова, иначе толку не будет.
