Вот же зараза какая! Наверняка ведь, прежде чем отправиться с друзьями в «Узбекистан», предварительно заглянул в «узбекскую кухню». Посмеялись, конечно, и остановились на Костином выборе, обложив его салатами и разносолами. Взяли и виноградный бекмес, надо же чем-то шашлык запивать. Помимо, естественно, коньяка.
Пока то да се, Костя начал рассказывать.
Дмитрий Дмитриевич Коптев, невысокий, сухощавый мужичок шести десятков лет от роду, с четким седым пробором на левой стороне черепа, никогда не пользовавшийся очками, не изменялся внешне уже добрых двадцать лет. Работал в Первом Главном управлении, то есть во внешней разведке, потом, когда произошло разделение служб, стал заместителем у «академика», а после ухода «академика» в МИД и сам вернулся, так сказать, в альма-матер, то есть в ФСБ. Костя был знаком с ним лично еще со времен ПГУ. Они давно были на «ты». А где, между прочим, не было у Меркулова знакомых? Этот вопрос дискутировался довольно часто, особенно в застольях. Оказывалось, везде. И едва возникала нужда, но обязательно острая, Костя снимал трубку и звонил своему знакомому. Вот и в ФСБ — тоже.
Спрашивается, чего раньше не звонил? Так ведь и нужда еще не была достаточно острой. Впрочем, если уж быть справедливым до конца, то и сейчас никакой трагедии не случилось. Костя хотел удостовериться, что все проделано правильно.
Ну приехал, короче. Встретились, поглядели друг на друга, посетовали на быстротекущее время. Секретарша чай принесла душистый. Конфетки всякие. Костя стал рассказывать Диме о ситуации с расследованием двойного убийства в «Мегаполисе». Тот был в общих чертах осведомлен, но слушал внимательно. Почему-то его развеселил тот факт, что в приступе уже сверхусердия, не иначе, службы начинают тихую войну друг с дружкой. Соперничество-то — оно всегда было. А в старые времена ссорились даже из-за того, кому считать своим родоначальником Дзержинского — чекистам или милиции. Но смех смехом, а по сути ведь и работать мешают! По-моему, перестарались твои ребята. Так говорил Костя.
А Дима смеялся. Это, говорит, чтоб твои караси не дремали, да и мои не застаивались, больше о деле думали.
Рассказал Костя и о своем решении передать закрытый материал Наумову, поскольку вопрос наверняка ведь возник на уровне президентских служб. Дима, слушая, кивал. Ему известно. Был звонок от Наумова директору, а тот передал ему, что все в полном порядке, прокуратура оказалась снова на высоте и главный вопрос можно считать закрытым. Ну а остальные решения Коптев волен был принимать уже по своему усмотрению. Так что не волнуйтесь и работайте спокойно. Никто больше мешать не будет. Что же касается дальнейшего расследования, то у прокуратуры руки, как говорится, полностью развязаны. Если нужна помощь — без вопросов.
И дальше состоялся уже диалог собственно по делу.
— Кто такой Джеймс Петри? — повторил Дима. Он поднялся из кресла в углу кабинета, где они сидели возле круглого столика, и пошел к своему рабочему. Там взял листок бумаги, который был, как видно, приготовлен заранее, — знал, о чем пойдет речь, — и вернулся к Косте. — Джеймс… Коротко. В семьдесят девятом — восемьдесят четвертом годах работал в Лэнгли, считался специалистом по России и странам Восточного блока. В начале восьмидесятых курировал эмигрантские организации выходцев главным образом из Советского Союза, был «засвечен» как один из организаторов диссидентских выступлений в Москве и Ленинграде. С середины восьмидесятых, то есть с момента прихода к власти Горбачева, переходит на дипломатическую работу. В Москве бывал трижды, последний раз — с прошлого года, когда получил назначение на пост консула в посольстве Соединенных Штатов. Что еще? Общителен, дружелюбен, здесь в сомнительных ситуациях не замечен, охотнее всего общается с правой оппозицией, с так называемыми младореформаторами. Возможно, это определенная дань воспоминаниям, когда нынешние председатели всевозможных фондов были еще студентами и практиковались в Соединенных Штатах.
— Документы, о которых шла речь и из-за чего, собственно, весь сыр-бор разгорелся, были изъяты, проще говоря украдены, у Михайлова не вчера, то есть во время посещения Штатов Кокориным. Все произошло гораздо раньше, однако эмиграцию ведь никто там не шерстил? Что, просто не знали, у кого, а Кокорин где-то прокололся, так? — спросил Костя.
— Нельзя исключить. А может быть, и сам Михайлов, обнаружив пропажу, не решился поднимать шум, чтобы не привлекать к себе внимания. И соображал, чем грозят ему такого рода пропажи.
— Но что же произошло здесь, у нас?
— Вероятно, еще там Кокорину объяснили, что за бомба заложена в документах, но объяснили исключительно из желания насолить Михайлову. Это были все-таки пожилые люди, а не политики! А уже дома Кокорин решил сделать свой бизнес. Но при этом долгое время был осторожен: искал покупателя, а мы об этом узнали в последнюю очередь. Причем, как я полагаю, с той стороны.
— У вас партнерство дошло уже до такой степени? — удивился Костя.
В отдельных случаях. И тут надо было помочь. Что мы и попытались сделать. Информация у нас была. Шла самая обыкновенная торговля, перемежаемая малоскрываемыми угрозами со стороны американца. Сейчас я уже могу тебе сказать, что Петри оказался в некотором роде «двойником». С ЦРУ, как, впрочем, и с нашей службой, ты знаешь, навсегда не расстаются. Вот и он, выполняя задание «своих», должен был одновременно действовать и от лица, к примеру, генералов, которые воплощают на деле элитарную психологию кажущейся вседозволенности. Вспомни нас самих, Костя. Только мы имели в виду мифическую мировую революцию под нашим флагом, а они вполне реальное имперское процветание, но только — под своим.
— Но ведь всякий имперский эгоизм во все времена кончался одинаково, — тактично заметил Костя.
— В конце концов — да. Но разве тебе очень хочется побывать в шкуре гладиатора Спартака? Нет, Костя, нехорошо все это кончится. Вот поэтому одна из сторон, причем без нашего участия, решила пожертвовать этим Петри, чтобы закрыть вопрос. Тогда и появился в качестве последнего аргумента киллер. Но, я повторяю, Костя, это была не наша инициатива.
— Но все-таки под контролем?
— Костя, есть вещи, которые я даже тебе раскрыть не могу. Но чтоб ты не подозревал меня в недружественном по отношению к тебе акте, скажу так: и да, и нет. Пэссив, Костя.
— Но тогда зачем же, передав нам, по сути, расследование, вы так жестко обложили нас? Какой смысл?
— Если бы ты мне этот вопрос задал, скажем, неделю назад, я бы тебе, возможно, ответил. Но сейчас он полностью утратил смысл. Зачем ворошить?
— Если я тебя правильно понял, Дима, то это говорит не в вашу пользу?
— Увы, Костя…
…— Можно, я догадаюсь? — спросил Турецкий.
— Попробуй, — улыбнулся Меркулов.
— Но ты не будешь сердиться, если я назову вещь своим именем?
— Если только подлинным.
— Они просрали уговор с американцами и, не надеясь на себя, решили использовать нас на всю катушку. И, мешая работать, опережая со своими дурацкими обысками, сидя на хвосте, по существу заставляли пахать на них же, но с еще большей злостью.
