— Тогда остается искать в его доме. Где уже побывали посторонние. К сожалению. Но может быть, они не нашли? Может, у него какой-то там хитрый тайник имеется? Вы не в курсе?
— Это надо увидеть своими глазами…
— Так, может быть, мы с вами махнем туда еще разок? На ночь-то глядя. Ключи есть. Соседи там вполне приличные люди, подтвердят отсутствие у нас криминальных намерений. Вы ж там все знаете, а мы — как слепые котята. Давайте? Туда и обратно. А если опять объявятся шантажисты, вы им скажете со свойственной вам искренностью, что поддались на мои уговоры, но, к сожалению, ни черта нигде не обнаружили. Вот и пусть умываются.
Зотов снова нахмурился в раздумье, но, так как генерал не требовал от него каких-то новых признаний, согласился с предложением.
Нине Петровне, маленькой, испуганной женщине, сидящей на кухне в компании капитана Саватеева, Грязнов сказал, что они ненадолго съездят с ее сыном в одно место и через часок с небольшим доставят его домой. Чтоб она не волновалась. А если кто будет звонить и интересоваться, кто был да куда уехали, отвечать надо просто: не знаю, и все. Сын вернется — сам и расскажет.
Оперативников наконец отпустили, а Грязнов с Саватеевым и Зотовым отправились снова в Бутово.
По дороге, все время мыслями возвращаясь к дневнику Вадима, Грязнов спросил у Рэма, почему, по его мнению, Кокорин не держал этот свой дневник дома? Он же смотрел дневник и сам сказал: отдельные наблюдения, зарисовки, портреты. Может быть, фамилии лиц, о которых шла речь, были нежелательны для освещения в прессе?
Все может быть, кивал Зотов. Но это можно узнать лишь в том случае, если удастся выстроить весь ряд действующих лиц, понять их взаимозависимость, а также твердо знать, кто из них чем занимается. Может, там агенты ЦРУ. Или КГБ. Кто, в самом деле, знает?
Логично мыслит, отметил Грязнов. Скорее всего, так оно и есть.
Однако, так это или нет, могло ответить только время, потраченное на доскональное, тщательнейшее изучение фактуры дневника. Сам Грязнов разбирать синие каракули журналиста не собирался, не его это дело, не царское. Хотя можно было бы сказать, что и не генеральское — ничуть не хуже. Вот пусть Сашка, которому все равно путь лежит в привычный для него Питер, и занимается в дороге «кроксвордами», как выразился незабвенный Аркадий Исаакович…
Соседи, естественно, узнали Рэма Васильевича, немедленно посочувствовали общему горю, тихо присели в прихожей, если что от них вдруг понадобится. Увы!
Весьма неплохо ориентировавшийся в библиотеке Кокорина, Зотов немедленно залез на одну полку, другую, сгрузил некоторые книги на пол, словом, вел себя как хозяин.
— У нас были довольно близкие интересы, — объяснял он, неожиданно застеснявшись, — вот и с книгами тоже. У него от отца еще много осталось. Ну то, что не конфисковали при обыске. Философия, история. Он все-таки толковый был мужик, папаша Игорь Владимирович, хоть и не очень умный в житейском смысле.
Грязнов удивился такой оценке.
— А что вы под этим подразумеваете?
— Ну как вам сказать… — «Сморчка», кажется, потянуло в философию. — В тех условиях, я имею в виду семидесятые, по-моему, довольно глупо было столь откровенно фрондировать. Опыт Сахарова мог уже чему-то научить. А так? Ну чего он, в сущности, добился? Посадили. Лишился семьи. Потом вообще вытурили за бугор. Это хорошо, что тут, — Рэм постучал себя по лбу, — что-то имелось в загашнике. Да если б наши узнали, наверняка не отпустили бы! Ни на кого бы не променяли! Это ж стратегические знания! И как они тогда лажанулись!
— А как бы вы поступили на его месте? — сделав наивное лицо, спросил Грязнов.
— Я?! Ну, во-первых, если честно, я бы наверняка не полез в диссидентство. Это ведь теперь детям рассказывать интересно. Вроде бы даже героические истории получаются. Вот, мол, чьими неустанными трудами, муками и кровью были достигнуты кардинальные перемены в нашем обществе. Знакомое выражение? А в нем столько же правды, сколько и цинизма. Во всяком случае, я почти уверен, что многие ведущие нынешние наши демократы ни за какие коврижки не повторили бы поступков Вадькиного папаши и иже с ним, не зная совершенно определенно, чем все в конце концов должно было закончиться где-нибудь в конце восьмидесятых годов. Вы не согласны?
Грязнов машинально кивнул. Но не столько соглашаясь с Рэмом, сколько своим мыслям о том, что поле битвы, где сражались герои, чаще всего достается мародерам. Кажется, нечто подобное он мельком прочитал на какой-то вывеске или афише, когда проезжал по городу, и еще, помнится, удивился горькой точности мысли.
Хотя, если быть перед самим собой, а не перед микрофоном на площади, до конца честным, Грязнов в силу своей профессии не видел героев на том, уже забытом поле семидесятых — восьмидесятых. Разве что академик Сахаров, да и тот скорее от Бога, чем от людей. К тому же и оценка основного круга лиц, с которыми приходилось общаться сыскарю Грязнову, носила определенно негативный характер.
«Сморчок» продолжал что-то говорить по поводу всеобщего сегодняшнего пофигизма, отсутствия идеалов, полной замены идей потребностями, а Грязнов краем уха слушал его и будто погружался в пучину уже привычной массовой газетной информации — все это было слышано и читано миллион раз, ничего нового.
Другое хуже — новый обыск не давал никаких результатов. Правда, случайно удалось обнаружить старую записную книжку Кокорина, пухлую и растрепанную, с несколькими сотнями фамилий и наверняка давно сменившимися телефонами и адресами. Листая ее, Вячеслав Иванович неожиданно наткнулся на уже известную ему фамилию Е. Е. Невской, проживающей в Ленинграде. Это, вероятно, та самая женщина, что звонила по поводу фотографии на телевидении. Значит, знакомство старое, книжке ведь лет десять, не меньше, на вид, во всяком случае. И она определенно подлежала внимательному изучению.
Не особо надеясь получить какую-либо информацию на этот счет от Зотова, Грязнов все же поинтересовался, не знакома ли ему такая фамилия.
— Невская? — Он покачал в раздумье рыжими своими лохмами и ответил отрицательно. Возможно, и слышал. Но — кто, что, не знает.
— Из Ленинграда, — подсказал Грязнов.
— Не могу сказать с уверенностью, — вычурно заявил Зотов, — поскольку баб у Вадьки всегда хватало. И в какой бы город он ни поехал в командировку, всюду имел возможность у кого-нибудь, как он говорил, разбить временный табор. Такой человек! — Рэм с укоризной развел руками. Похоже, что сам он похвастаться подобными успехами не мог, а оттого, как известно, и виноград зелен.
Грязнов же сразу понял, что эта Елизавета Невская может стать неплохой зацепкой. Ведь всего два звонка и было-то. И если даже близкий приятель ничего не знал о женщине, с которой Вадим, возможно, общался больше десятка лет, это говорило лишь о том, что сам Вадим не собирался их знакомить. Причины? Они могут быть разными. В том числе и достаточно серьезными.
Вот с такими мыслями Грязнов закончил обыск.
