Но и это еще не все. Наблюдатели наконец увидели и главную свою ошибку, из-за которой ими не был взят Жеребцов: они поторопились, не дождались, как говорится, последнего аккорда — заключительных фраз преступников, боясь, что сами могут опоздать занять выгодные позиции для захвата. А у тех, оказывается, был свой договор. Ждали-то обоих, а те выходили порознь! Вот Жеребцов и понял, что могло произойти внизу и почему не просигналила ему машина. А раз так, то… все правильно. Такой «артист» заранее предусмотрел способы отхода. Обычный вариант, скорее всего, — в потолочный люк на верхнем этаже, вниз через другой, уже в соседнем подъезде, а там — дай бог ноги! Главное, чтоб замки не висели. Ну а уж об этом они наверняка позаботились заранее. Что и произошло.
И вторая ошибка в том, что зря посмотрели видеозапись при полковнике. Теперь он мог бы догадаться, что ему здесь врут, что Жеребцова не взяли, тот все еще на свободе. Значит, нельзя было дать ему опомниться и придумать для себя удобную версию.
— Куда ушел Жеребцов? — резко спросил Грязнов. — Его адрес! Немедленно! Где у него «крыша»?
— Не знаю, — на всякий случай сказал Огородников.
— Ну не знает, — облегченно сказал Турецкий, — и хрен с ним, ребятки. Надоело возиться! Забирайте и кончайте!
— Но вы обещали! — взвизгнул полковник, снова сжавшись в кресло.
— Мы?! — как о чем-то невероятном спросил Турецкий, обводя всех взглядом. — Кто-нибудь слышал, чтобы я что-то ему обещал? Вячеслав Иванович, может, у меня стало плохо с памятью? — Он сурово и пронзительно посмотрел на генерала, и Огородникову показалось, что Грязнов тоже съежился под этим взглядом.
«Так вот кто здесь главный, а вовсе не Грязнов! Тогда этот, наверное, и есть тот самый Турецкий?!»
Фамилию-то слышал полковник, и про должность знал, и про все остальное, а вот в глаза до сих пор не видел, как-то не доводилось. Значит, вот кто из него душу вынимал!.. Зря он тогда тут перед ними бахвалился… А судя по тому, как заботливо разговаривал этот Турецкий с Евой и даже проводить ее вышел, очень похоже, что и ему она тоже мозги успела запудрить. И значит, с соперниками такого рода прокурор может быть просто беспощадным. Вот откуда и такая агрессия. Наверняка может… этот может…
В конце концов, он уже столько им всего наговорил, что, если бы до суда дело и дошло, мелочовкой не отделаешься. Хотя можно всегда и отказаться от своих показаний, если заявить, что они были выбиты из него силой или под угрозой жизни. Не принимаются сегодня судом признательные показания самого обвиняемого без серьезной доказательной базы. Но эти наверняка что-то уже против него имеют… Ну тогда есть еще возможность посотрудничать со следствием. Выдать им побольше компромата на Вахтанга с Исламбеком, подсказать адрес Вани Жеребцова — человека малых форм и гигантских потребностей… Да подбросить им, в конце концов, заказчика убийства Артемовой! Вот кто им сейчас нужен больше всего! А там, глядишь, где-то что-то скостят, дадут поменьше, опять же на «красную» зону пошлют, к бывшим своим, учтут прежние заслуги. Да и не любят особенно в органах кадры свои сдавать. Правда, и тех, кто попался, тоже не жалуют… А вот на Ваньке и на заказчике его отыграться — это еще, кажется, можно. И он решился, спросив осторожно:
— Вы ж меня, как я понимаю, взяли без всякой санкции? — и позволил себе даже несколько натужно выдавить улыбку.
— Ага, — кивнул Голованов, — на месте преступления.
— Верно, но это вам еще придется доказывать? — уже осмелел он и стал ждать ответную реакцию.
— Не беспокойтесь, — презрительно махнул рукой Турецкий, — как-нибудь разберемся. А вот наше снисхождение надо заработать. А это очень нелегко. И он останется здесь, на цепи, ровно до той минуты, пока нам от него будет хоть какая-то польза, пока он нам будет нужен, и пусть не особо тешит себя надеждой! Либо все на стол, либо… — И он сделал резкий жест, которым стряхивают мусор со стола.
— У меня другое мнение, — заметил Грязнов и подобострастно взглянул в сторону «сердитого большого начальника» Турецкого. — Я полагаю, что он просто рискнул поторговаться, думая, что его номер пройдет. Но он не пройдет, потому что, когда я завтра перед совещанием покажу отдельные кадры из этого «кино» министру, никаких специальных санкций не потребуется… Это если я покажу. Но мы ведь еще не решили окончательно, да, Александр Борисович? — решил наконец раскрыть инкогнито Турецкого Грязнов.
— А чего ты за него заступаешься? — без всякого почтения к генеральскому мундиру спросил Турецкий. — Лично мне он совершенно не нужен. Даже больше, своим присутствием — вообще! — будет только мешать, как отвратительное напоминание. Значит… — И он снова повторил свой жест, как бы избавляясь от помехи.
Понял Огородников, что угадал, но легче ему от этого не стало. Зря вырвавшиеся слова про Еву теперь только вредили. Придется аккуратно давать задний ход, думал он, объясняя сказанное своей злостью за ее, к примеру, неуступчивость его домогательствам. «Вот же черт! Сам себя в угол загоняю!..»
Он теперь не знал, что движение его мыслей ясно отражается на его лбу, покрытом испариной. В комнате и в самом деле было жарковато. А он ведь в теплой куртке, которую с него так еще и не сняли.
— Ладно, — вроде бы смягчился Турецкий, прислушавшись к аргументу Грязнова. — Можно и подождать с окончательным решением. Обыщите его и разденьте. Посмотрим, на что он сгодится…
Но Огородников отчетливо видел, что Турецкому совсем не хочется менять своего мнения, что сам для себя он, скорее всего, уже мысленно решил судьбу захваченного с поличным полковника и разбираться с дальнейшим не собирался. У них тут своя, тесная, видать, шайка-лейка! И вдруг его снова прошибло потом. «Нет, Ваньку придется сдавать… Ты уж извини, Ваня, не судьба тебе, видно, больше, да…»
— Я могу вам сказать, что на совести Жеребцова уже имеется убийство врача Артемовой, жены Алексеева. А заказал ее ему доктор Баранов, о котором вам, я уверен, ничего вообще неизвестно. О настоящем его лице…
Он решил, что открывает им глухую тайну, но Турецкий презрительно хмыкнул:
— Да ну? А мы думали, что ты и там свечку держал… Ну-ну, не тяни собственного времени. Это оно не у нас, оно у тебя бездарно уходит… Адрес говори немедленно! — вдруг рявкнул он.
Полковник смешался, сделал вид, что усиленно вспоминает, и, наконец, сказал:
— Записывайте…
Турецкий записал его на пустом бланке протокола, оторвал край с записью и протянул Голованову:
— Быстро туда…
«Как же, — злорадно подумал про себя полковник, — сидит там Ваня и ожидает вас, голубчиков, как же…» А в общем, решил он для себя, сдать его можно будет и в последнюю минуту — эти с виду такие крутые, а ведь ни разу еще не стукнули, мелькнула спасительная надежда…
— А теперь рассказывай про своего Жеребцова, — потребовал Турецкий. — Все и подробно!
5
Владимир Поремский во второй половине этого же дня, примерно около шести вечера, явился на аудиенцию к московскому мэру, проявившему такое необычное рвение в деле своего заместителя.
