Слишком был в себя погружен Гоша, чтобы отличить местный звонок от междугородного.
Тем хуже для него. Тем лучше для расследования.
15
Я паковал наши чемоданы, пока Солонин, морщась, обрабатывал раненую руку йодом. Его, неуязвимого, в конце концов зацепило в перестрелке возле дома сына Президента.
Но это был единственный успех Кадуева. Итак, я паковал чемоданы, а Солонин морщился и рассказывал.
— Полиция вела себя не лучшим образом. Прятались за машинами и гадали, чья возьмет. Только после того, как Алекпер дозвонился до отца и тот прислал роту президентской гвардии, все утихло.
— Как они умудрились в тебя попасть? — спросил я.
— Рикошет, — сказал он. — От столба со светильником.
— Тут уж ничего не поделаешь... — согласился я, и Витя подозрительно покосился, смеюсь или нет. — А что архивы? — спросил я.
— Как раз сейчас их там просматривают, — ответил Витя. — Пришлось сопровождать Алекпера до президентского дворца. Там объявили перерыв в совещании для ознакомления с дополнительными материалами.
— Похоже, он чувствует себя в безопасности, только когда ты рядом, — сказал я. — Я говорю об Алекпере.
— И не он один.
— Надеюсь, твои скромные заслуги будут учтены при вынесении решения? Все-таки сын Президента против нашего варианта, а папа колеблется.
— Дело не во мне, — сказал Солонин. — Это труд многих ученых России с конца прошлого века... Алекпер говорил, что практически все, что они предвидели, сбывается. И это сэкономит сотни миллионов баксов на разведку новых месторождений.
— Но ты объяснил, что эти архивы принадлежат России? Они были украдены людьми Кадуева, который сегодня не подчиняется никому.
— Да все они понимают... — махнул рукой Солонин. — Ждут подтверждения от новой власти в Грозном о готовности охранять нефтепровод. Понять нужно и нам: с чеченскими бандитами не справится никто, кроме самих чеченцев. А они блюдут только свою выгоду.
— Опять мы влипли в историю, — сказал я. — Эта труба как шампур нанизывает на себя интересы всех, через чью территорию проходит.
— От этого никуда не деться, — сказал Солонин. И вдруг вскрикнул, задев что-то своей раной.
— Никогда не думал, что ты так боишься физической боли, — сказал я.
— Просто забыл, что это такое, — ответил Витя и начал забинтовывать руку.
— Почему не обратился в госпиталь?
— Лишний раз светиться? — спросил Витя. — Я все жду, какая будет мне новая команда. От вас или от Питера Реддвея.
— Свою миссию ты выполнил, — сказал я. — Никто лучше тебя с этим не справился бы.
— Алаверды! — Он поднял вверх здоровую руку. — Только под вашим мудрым руководством, Александр Борисович!
— Надеюсь, нам дадут передышку, — сказал я. — Очень болит?
— Еще как, — ответил он. — Просто отвык от подобной боли.
— Мужик, называется! Видели бы тебя сейчас твои поклонницы Фирюза и Делара. Ты же в их глазах Шварценеггер, по меньшей мере. А сам чуть не рыдаешь от царапины.
— Нравятся они мне обе, — признался Витя. — Хотя обе и замужем.
— Рад, что в тебе стал просыпаться интерес к жизни, — сказал я. — Хоть и самым безнравственным образом. До самолета четыре часа. Поэтому считай, что я дал тебе увольнительную. Можешь прогуляться, повидаться с кем-нибудь...
Я не договорил, мои слова прервал междугородный звонок.
— Борисыч! — сказал Слава Грязнов, чуть растягивая, по обыкновению, слова. — Слыхал, что вас отзывают в Москву, как не справившихся?
— Уж не тебя ли назначили на наше место?
Он рассмеялся — не моей шутке, а, наверное,
от радости, что мы живы-здоровы.
— Так какие трудности, Борисыч? — спросил Слава.
— Прежде всего материальные, — ответил я. — Выслал бы перевод, поддержал нуждающихся.
— Сами тут... — вздохнул он. — Шуршим помаленьку... Костя докладывал, будто вы там сворачиваетесь?
— Вроде того, — сказал я. — А вы? Всех повязали?
— Оставили кое-кого до твоего приезда.
— То есть? — спросил я. — Ты про кого? Про Козлачевского?
— Есть зацепка, — сказал он. — Но не больше того. Словом, еще один тюменский «генерал» найден с перерезанным горлом. А до этого будто бы сам застрелился телохранитель этого козла Гоши. Володька Фрязин, которого я у тебя умыкнул, оказался на высоте.
— Не можешь не похвастаться, — спросил я, — достижениями под твоим непосредственным руководством? Не мог потерпеть, пока мы прибудем в Москву. Я сегодня ночью прилетаю. И закончим на этом, Слава. Тут Витя передает тебе привет.
Поговорив с Грязновым, я подошел к окну. И присвистнул, увидев, что за ним делается.
— А ну посмотри! — сказал я Вите. — Подойди поближе.
Солонин встал возле меня и поскреб в затылке. Машина сына Президента в сопровождении джипа с охраной неспешно ехала в сторону площади Ахундова, в направлении «гнездышка», где еще недавно наш рыцарь без страха и упрека освобождал прекрасную даму из рук негодяев.
— Звони Фирюзе! — сказал я, отходя от окна.
Витя махнул рукой и сел в кресло. Длинные
свои конечности на спинку соседнего кресла он не закинул, что свидетельствовало о его плохом настроении.
— Ты грустишь о несостоявшемся свидании, — сказал я. — Если командированный мужик не оприходовал какую-нибудь вдовушку на своем временном месте, то можно считать, что он никуда и не выезжал...
— Пошляк вы, Александр Борисович, если приписываете мне подобные комплексы. Как будто в иных местах и странах у меня было по- другому. Рок какой-то! Не успеет понравиться девушка, как тут же приходится отбивать ее от негодяев. А девушки в нашей группе смотрят на нас как на товарищей по работе.
— И все-таки жизнь продолжается! — сказал я. — Мы с тобой способствуем тому, чтобы жизнь не прерывалась, чтобы влюбленные бегали на свидания, встречались, целовались и так далее.
— Поэтому я должен отказаться от собственной личной жизни? Не рано ли вы, Александр Борисович, стали благодушествовать? Влюбленные в данный момент меня меньше всего волнуют. Кадуев на свободе, и те, кто за ним стоит, руки не опустят... Козлачевский, как я понял, тоже на свободе. Ну отбились мы, предотвратили взрыв, уберегли архивы... И что? Причины, по которым метро взрывают, женщин похищают, архивы крадут, — остались. И я не удивлюсь, если наш с вами разговор слушает сейчас мерзавец Кадуев, тряся бороденкой, которую я все- таки основательно ему пощипал...
