— Я не доверяю тебе, — медленно произнес Кадуев. — Ты продал эти архивы русским. За брата. Так?
— Нет, — спокойно ответил Мансуров. — Зачем, не понимаю, ищешь ссоры? Ты сам работаешь на русского бизнесмена по кличке Гоша. И теперь желаешь упредить мои обвинения, говоря, что я продал наши величайшие секреты русским?
— Какие это секреты? — усмехнулся Кадуев. — Это русские, которые работали в Грозном, составили эти карты и планы. И русские знают, что они у нас. И должны начать на них охоту. Так?
— Да, это уникальные документы... — Мансуров тревожно оглянулся на своих телохранителей, заметив, как насторожились люди Кадуева. Но телохранители были слишком увлечены собственными разговорами, успокоенные мирной беседой своего хозяина с этим чеченцем. — Плохо, что мы не доверяем друг другу. Ты подозреваешь, будто я приставил к тебе какого-то русского, который срывает все твои акции, поскольку ты не согласовал их со мной... Но я сам бы желал знать, кто он такой. И хотел бы иметь в своей охране такого человека.
Он снова оглянулся на своих телохранителей. Кажется, они что-то поняли.
— Ладно, — сказал Кадуев. — Мы так ни к чему не придем. Но я могу объяснить все, что происходит... Почему мы, чеченцы, должны одни противостоять России? Наши единоверцы только охали и ахали, глядя, как русские бомбили наши дома, уничтожали наших детей. Так поодиночке они могут снова всех закабалить. Я хочу, чтоб вы возмутились. Должно быть единение всех угнетенных кавказцев под зеленым знаменем Магомета! Почему только мы одни должны приносить в жертву наши жизни? А вы жиреете и предаетесь наслаждениям, изредка помогая нам для очистки совести.
— Поэтому ты стараешься возмутить спокойствие и столкнуть нас с Россией? — спросил Мансуров. — Но только став богатыми и независимыми, как Сауды, мы сможем по-настоящему вам помочь... Вы ведь не захотели нас поддержать в Карабахе? И спокойно смотрели, когда армянские танки шли в направлении Баку...
— Все, что могли, мы сделали в Абхазии, — сумрачно ответил Кадуев. — И давай прекратим эти словопрения или оставим их нашим политикам...
Он встал. И тут же вскочили его люди, распахнув пиджаки.
— Итак, зачем ты меня сюда пригласил? — спросил Мансуров, продолжая сидеть. Его охрана тоже продолжала мирно беседовать.
— Ты должен отдать мне этого русского... — склонился к нему Кадуев.
— У меня его нет, — ответил Мансуров. — Я сам бы хотел знать, кто он такой и кто за ним стоит... Быть может, Джамиль ибн Фатали? Его деньги здесь работают против нас. И он повязан, как я знаю, с этим русским дельцом Георгием Козлачевским, на которого, между прочим, работал ты. И сядь. А то твоя охрана подумает, что мы сейчас начнем кидаться посудой и вцепимся друг другу в бороды.
— В этом нет необходимости, — сказал Кадуев.
— Сразу поднимешь стрельбу? — спросил Мансуров, усмехнувшись. — Так дела не делаются... Нет, с тобой стало невозможно вести какие- либо серьезные переговоры. Раньше ты был другим... Похоже, неудачи сломили твой дух. И ты ищешь виноватых везде и во всех. Только не в себе самом. Ты слишком за все стал хвататься, дорогой Ибрагим! То угоняещь иранский самолет, то захватываешь сына Президента... Или врываешься в наше посольство. Ты знаешь, чего мне стоило всякий раз вытаскивать тебя из тегеранской тюрьмы?
— Ты? — спросил Кадуев, смутившись. — Это ты нас вытащил?
— Мои адвокаты, скажем так. Но чего это мне стоило? И вот теперь ты взялся за диверсии в центре Баку. Чтобы столкнуть нас лбами с Россией... Большей глупости придумать невозможно. Мы не можем воевать. Для этого мы слишком миролюбивая нация, желающая пожить в комфорте и неге, поскольку Аллах поселил нас на этой благословенной земле. А вы, как в Абхазии, желаете нам навязать свои порядки...
Они уже говорили на повышенных тонах, не обращая внимания на посетителей, которых становилось все больше.
Мансуров заметил это и, успокаивая Кадуева, поднял обе руки вверх.
— Ибрагим, нам лучше прекратить этот ненужный спор, честное слово. У тебя слишком много ко мне претензий. То приписываешь мне этого неверного, которого называешь русским, то тебе не нравится моя жена... Посиди спокойно, поговорим о чем-нибудь другом. В конце концов, у нас общие цели, нам есть о чем договариваться, хотя мы не совсем удачное выбрали для этого место.
Кадуев впервые за время разговора посмотрел по сторонам.
— Мне нужен этот русский, — сказал он.
— Знаю, — примирительно улыбаясь, кивнул Мансуров. — Сам бы хотел на него поглядеть. Но мне все больше кажется, что его прислал к нам Аллах, чтобы не позволять делать глупости. И не смотри на меня так. Вы, чеченцы, слишком ожесточились от войны, которую, положа руку на сердце, сами же затеяли. Лучше посмотри вокруг. Сколько на этом свете красоты, покоя, замечательных женщин. Вы лишили себя всего этого, но ради чего? Вы же знаете, что русские готовы дать вам все. Только живите сами и дайте жить другим. Они уже усвоили эту простую истину, которая не противоречит ни Корану, ни Библии. Аллах все вам воздаст. Надо только не торопиться...
Кадуев щурился, усмехался, мотал головой во время этой речи Мансурова. Потом резко поднялся:
— Отдашь мне русского, как я отдал тебе архивы?
И, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. Посетители ресторана смотрели ему вслед.
Чеченцы начинали действовать Мансурову на нервы. Они устали сами, теперь старались переложить свою усталость и ожесточение на других. Им невыносимо было видеть, как единоверцы наслаждаются мирной жизнью. От этого обострялось их чувство одиночества, в своих бедах они готовы были обвинить весь белый свет.
Мансуров тяжело поднялся с места. Глядя, как вслед за ним поднимаются телохранители, он подумал, что навряд ли они смогли бы его защитить.
Рассчитывать придется лишь на себя. Раз уж он занял такую позицию — между Алекпером и Самедом, с одной стороны, и Кадуевым — с другой. Между молотом и наковальней, иначе говоря.
Сегодня еще предстоял разговор с женой. Она обещала подъехать сюда к этому времени. Он посмотрел на часы. Опаздывает, как всегда.
Он вышел из ресторана. Зачем он назначил ей встречу именно здесь? Или это она назначила? Ну да, она очень любит это заведение, построенное во времена благословенного застоя к приезду Брежнева...
Сейчас мало кто об этом помнит. Еще меньше тех, кого это интересует. А вот его, бывшего секретаря райкома по идеологии, это до сих пор волнует. Нельзя сказать, что он горюет по прежней жизни, но она ему небезразлична.
Он стоял возле двери, ожидая приезда Фирюзы. Почему нельзя было устроить эту встречу дома? Видимо, сюда ближе, чем домой, — она постоянно в каких-то делах и разъездах. Может заскочить домой на минуту, другую, когда нужны деньги. На что? На кого? Он ни разу ее об этом не спрашивал. Быть может, содержит молодого любовника?
