Володя тоже стал подниматься туда, наверх.
— Ну все, все... — Гоша совал деньги в руки матери покойного. — Что было, то было... И не забудьте, что из-за вашего сына ее убили. Но забудем, забудем... У вас священника нет? Вот наш и отпоет. Я сам ему заплачу. А вы... — Он присел перед могилой на корточки, глядя вниз на могильщиков. — Вы о чем там думаете, а? Хотите с убитой горем матери еще по стольнику содрать?
Они что-то ответили, но их слов Володя не разобрал. Только комья из могилы полетели быстрее.
— Даю пять минут, — вполголоса сказал Гоша, выпрямившись. — Или будете рыть могилу себе. Мое слово вы знаете...
Гроб с телом Чердынцева понесли к могиле, предназначенной Елене. И гробы с телами любовников встретились, почти столкнулись в тесноте кладбища, покачнулись на руках тех, кто их удерживал.
— Господи... что он вытворяет! — простонал едва слышно Томилин.
Гоша был несколько растерян. Смотрел со стороны на то, что происходило. Елена и Чердынцев снова были рядом.
— Ну подай чуть назад, дай пройти! — сказал Гоша. — Наклони немного...
Гроб с телом Чердынцева опустили ногами вниз, и его голова качнулась вниз, как если бы он поклонился своей последней любви, уступая ей дорогу.
Наконец гробы разминулись. Елену понесли наверх, на пригорок, Чердынцева опустили возле бывшей ее могилы.
Все переглядывались, перешептывались, неодобрительно поглядывая на Гошу.
А мать Чердынцева горько, в голос заплакала, и священник, начав было службу, вынужден был смолкнуть.
— Ты и после смерти нам покоя не даешь... — сказал Томилин Гоше.
— Помолчал бы... — прошипел, оглядываясь по сторонам, Гоша. — То труба тебе моя подозрительна, то похороны не такие... Я за все заплатил! И за похороны твоей жены тоже! И ты теперь для нее никто! — Он уже кричал, распаляясь. — Я еще узнаю, кто их пришил...
И пошел вслед за гробом Елены наверх, где спешно заканчивали рыть могилу.
Томилин с ненавистью смотрел ему в спину. И вдруг вздрогнул, ощутив тяжесть чьей-то руки, опустившейся на его плечо.
— Слушай, что ты всем недоволен? — спросил его Тимур. — Все тебе не так, все тебе мало... Такую женщину хороним! Жену свою, которую тебе Гоша, как родному, доверил, не уберег. И еще чего-то выступаешь... Нехорошо, дорогой. Очень нехорошо... Иди, не стой, простись с ней. Такая красивая, молодая была... Вай, Аллах, что делается...
Володя Фрязин задержался возле гроба Чердынцева. Здесь же стоял Аркадий, телохранитель Томилина. Он печально смотрел на Чердынцева, и губы его шевелились, как если бы он читал молитву. Друзья, подумал Володя, переживает. Забыл даже про своего хозяина. И смотрит так грустно. А вот Тимуру хоть бы что, никаких эмоций, видно, привык хоронить. Спокоен, деловит, не отходит от хозяина ни на шаг.
Мать Чердынцева плакала, только она смотрела сейчас на сына, а все другие следили за другими похоронами, где плакали громче и венки были пышнее.
Гроб с телом Чердынцева опустили в могилу, но он встал на образовавшийся лед, который чуть слышно треснул, но не поддался.
Могила не принимала тело. Вода через трещину постепенно заливала лед. Могильщики переглянулись и стали бросать вниз замерзшие комья глины. Лед продолжал потрескивать.
Мать погибшего с ужасом смотрела, как лед наконец раскололся и гроб сначала одним углом, потом другим косо съехал под воду.
Она закричала, забилась в руках таких же одиноких, несчастных старух.
Аркадий все стоял, будто впав в забытье, не двигаясь с места. Кто-то его Позвал. Очнувшись, он торопливо стал подниматься наверх, к другому плачу, более многоголосому и сильному.
Гоша стоял с рухнувшим лицом над раскрытым гробом и, не отрываясь, смотрел на покойницу. Он загородил собой ее мужа, и казалось, это он ее супруг, убитый горем...
Володя поежился. Странные похороны. Зрелище не для слабонервных. Хоть бы этот Гоша уступил место, дал попрощаться Томилину. Кое- кто уже подсказывает, но Гоша ничего не слышит и не видит.
Но вот Гоша наклонился и поцеловал Елену в лоб. И наконец отошел.
Володя увидел, как Томилин склонился над гробом жены и тут же отпрянул, распрямился и отошел в сторону.
Будто чего-то испугался, подумал Фрязин. Во всяком случае, страха больше, чем горя. Что бы все это значило?
Гоша будто отсутствовал. Томилин, напротив, без конца оглядывался, кивал, принимая соболезнования, гладил по плечу несчастную мать погибшей супруги, всхлипывал и вздыхал. И при этом дрожал. Дрожал всем телом, словно переживал охвативший его ужас, которому не было конца.
Он не был похож на убийцу собственной жены. Володе казалось, что убийца должен был бы выглядеть иначе. Во всяком случае, на кладбище это должно было открыться... Сюда бы Александра Борисовича, подумал Володя, он увидел бы все, что надо. И объяснил бы эту дрожь, пронизавшую Томилина.
Он продолжал дрожать и на поминках жены. Гоша хотел от душевной своей широты пригласить на поминки и родственников Чердынцева, но Томилин был решительно против.
...Они справляли поминки в огромном зале ресторана гостиницы «Сибирь». Гоша усадил Володю рядом с собой. Приглашенные с удивлением поглядывали на незнакомца.
— Ну что? — время от времени склонялся к нему Гоша. — Кого-нибудь заприметил? Нет?
— Да что я могу заприметить? — пожимал плечами Володя. — Что я, экстрасенс? Вам нужно было ясновидящих пригласить.
Гоша махнул рукой.
— Были, приглашал... Только деньги рвать могут прямо из рук. Валюту им подавай. Колдуны бесчестные. Всю душу мне вывернули. Предсказывали, будто миллиардером должен я стать в этом году. Что смотришь? Не в рублях же... Слушай, а что Олежка Томилин, муж ее, такой бледный и дрожит?
— Температура у него, — сказал сидевший по другую сторону от Гоши Тимур. — Видишь, пот прошиб. Простудился. Грипп.
— Это он тебе сказал? — спросил Гоша.
— Сам вижу... — усмехнулся Тимур.
В это время зазвонил сотовый. Володя попытался встать, чтобы, воспользовавшись случаем, выйти, но Гоша придержал его:
— Сиди. Ты мне будешь нужен... Для эксперимента.
— Ну слушаю, слушаю... — сказал Гоша. — Что у тебя? Опять что-то не так? У них же недавно был взрыв в метро, осенью, неужели запамятовали? Вот люди! Намека не понимают... Ну что с ними делать, прямо не знаю. А кто там опять воду мутит? Мансуров? Он же, ты говорил, в Бутырке. Отпустили на все четыре? Ну что я могу? Придется повторить... Я на прошлой неделе был у грузин в посольстве — шашлык, да, все путем... Но это в другой раз. Ты уж сам как-нибудь... На поминках я. .Да, информация у тебя верная. Любимая женщина. Никого так не любил! А вот Мансурову надо бы организовать что-нибудь, чтобы понял... Он думает, я не знаю, кто троллейбусы мне в Москве пытался взрывать... Думает, я не понял. Людей жалко, вот что. Они-то за что страдают? Я ему, главное, втолковывал уже... Ну ладно, потом, после, говорю! Все-таки поминки. Неудобно.
