Надо было отдать должное этому Крамаренко. Краткий анализ ситуации в Питере, который он сделал, прежде чем расцветить свою передачу живыми картинками, иллюстрирующими весьма скверное положение дел в городе в связи с очередным всплеском преступности, отмеченным двумя последними громкими убийствами крупных бизнесменов, указывал на его доскональное знание болевых точек и острейших проблем города. А его красноречию мог бы позавидовать и сам Саблин в лучшие свои годы яростного борца за демократические преобразования в государстве.
Особенно доставалось от Крамаренко действующему губернатору, его преступной политике невмешательства, а следовательно, поощрения криминального разгула. И в этой связи отчетливо прозвучали обвинения в адрес министра внутренних дел Панкратова, с точки зрения ведущего передачи – явного пособника всех безобразий, творящихся в городе на Неве.
Были повторены уже известные телезрителям факты откровенных услуг, оказанных министром губернатору Алексееву, когда возник вопрос о бюджетных деньгах, потраченных на избирательную кампанию кандидата от народно-патриотических сил, и когда министр Панкратов приказал своим подчиненным, проводившим проверку, не раздувать кадила. Демонстрировались на экране старые фотографии, где Алексеев и Панкратов выглядели по меньшей мере закадычными друзьями.
Пафос Крамаренко набирал силу. Речь шла теперь о многочисленных подтасовках с избирательными бюллетенями во время прошлой губернаторской кампании. Находились свидетели, которые утверждали, что им попросту затыкали рты, угрожали их жизни, но вот теперь, накануне новой кампании, они наконец прозрели, у них проснулась гражданская совесть и они больше не могут молчать. А попутно на экране – криминальные разборки, трупы на асфальте, кровавые лужи, взорванные автомобили…
Странной, заметил Алексеев, была реакция Тютюнника. То ли он успел захмелеть, расслабился, по недавнему призыву хозяина дома, то ли в этом была какая-то пока непонятная игра, но Юрий Львович сопровождал каждый новый тезис телеведущего восклицаниями: «Вот же сукин сын!… Какой мерзавец, а?… Ну дает!… А ведь не отнимешь – талантлив, сволочь!…» И прочее в таком же духе. Непонятно было, огорчает его Крамаренко или, напротив, невольно приводит в восторг.
Или же, мелькнула шальная мысль, он до такой степени расслабился, что из него выглянуло подлинное его нутро? Но тут, надо отдать должное и Алексееву, он в общем-то никогда не сомневался, что партнерство, сотрудничество, даже кажущаяся дружба с Тютюнником – все-таки не более чем конъюнктура. И будет эта «верная дружба» длиться до той минуты, пока это им обоим выгодно и необходимо. Ну что ж, хотя бы честно…
А вот следующий пассаж Романа Крамаренко, уже перешедшего от демонстрации «портрета лица» питерского губернатора к иным околоправительственным слухам и сплетням, удивил и даже слегка ошарашил Родиона Алексеевича. И он даже подумал: уж не ради ли этого, собственно, «выстрела» и затевалась вся воскресная передача…
Опять– таки пользуясь слухами, но доверительно сообщая их с серьезнейшим выражением на лице, телеведущий высказал чье-то ответственное соображение о том, что время очередного министра внутренних дел подошло к финишу. Им, мол, все недовольны и в Кремле, и в Белом доме, его ни в грош не ставит Государственная Дума, его кадры срослись с преступностью, на что опять-таки указывают поистине вопиющие факты уголовной хроники. Короче, по всему выходит, что дни Панкратова сочтены, а на его кресло уже рассматривается новая кандидатура. И она, по мнению телеведущего, основанному, разумеется, на тщательном анализе общественного мнения, может явиться той знаковой фигурой, из-за которой, может быть впервые, не схлестнутся в противоречиях кремлевская администрация, правительство и парламент. А фамилия этой фигуры -Латников Валентин Евгеньевич, первый заместитель Панкратова.
И тут Роман Крамаренко, привыкший выдавать собственное мнение за уже готовое решение высшей инстанции, совершил, на взгляд Родиона Алексеевича, непростительную ошибку. Он заявил с привычной безапелляционностью, что по сведениям, поступившим от его источников, на столе у президента уже лежит подписанный указ об отстранении Панкратова и назначении на его пост генерал-полковника милиции Латникова.
Знать, кому-то очень это надо было. Или же чрезвычайно хотелось. Вот и поторопились. Сам Крамаренко на этот шаг по собственной воле вряд ли бы пошел.
На последнюю новость каждый из сидящих за столом отреагировал по-своему.
Монахов многозначительно усмехнулся, но тут же спрятал свои глаза. Однако в них успело промелькнуть некое торжество. Что это могло означать, Родион Алексеевич не понял. Но невольно насторожился.
У него у самого по поводу Латникова не было твердого, сложившегося мнения. А если быть до конца честным, то оно было скорее отрицательным, нежели положительным. Возмущал уже сам факт обнародования указа при живом, как говорится, министре. А вот с Панкратовым его действительно связывали старые приятельские отношения. Однако вовсе не такие, о каких живописал телеведущий. Ну да, Панкратов всегда был не самым «удобным». Жестким, требовательным, в совершенстве владел, как говорили в прежние времена, пресловутым телефонным правом, пару раз таким вот образом действительно оказал Алексееву добрые услуги, запретив раздувать никому не нужные и неуместные скандалы вокруг средств во время избирательной кампании. Причем требования к общественности «разобраться и примерно наказать» проистекали именно от Саблина и иже с ним, вчистую проигравшего тогда губернаторскую гонку. И пользовавшегося, кстати, по абсолютно достоверным данным, запрещенными приемами по дискредитации своего конкурента. Так что тут, можно сказать, все было более-менее чисто со стороны победителя Алексеева. Однако чем же вызван столь яростный наезд на нынешнего министра? Иначе ведь, кроме как этим уголовным термином, атаку Крамаренко не назовешь…
А Юрий Львович Тютюнник, успевший добавить, отреагировал сугубо по-своему:
– Ну ребята дают!… Да, кое-кому мало не покажется!…
Алексеев повернулся спиной к огромному экрану телевизора, демонстрируя свое откровенное нежелание смотреть дальнейшее. Монахов понял этот демарш и выключил экран. И тотчас двое тех же молодых людей укатили его в глубину большой, отделанной светлым деревом столовой.
– Ну как вам новости? – с непонятной усмешкой поинтересовался Монахов, ни к кому из гостей конкретно не обращаясь.
– Крепко мы у него в печенках сидим, – хмыкнул внезапно протрезвевший Тютюнник.
– Ты имеешь в виду Крамаренко? – не поднимая головы, спросил Алексеев.
– Да нет, – отмахнулся Юрий Львович, – его хозяина. Тот сейчас, по моим сведениям, опять на Саблина делает ставку.
– Пустое, – покачал головой Алексеев. – Дважды в одну воду не входят. А Толя так замаран скандалами с жильем и взятками, что ему бы не об этом думать.
– Зря вы его недооцениваете, – негромко заметил Монахов.
– Да по мне – что? – пожал плечами Алексеев. – Пусть пробует, если хочет. Только ничего у него, кроме очередного позора, не получится. Ну а уж мы постараемся вытащить тогда на свет все его грязное белье. А то, что он рядится в тогу добровольного изгнанника, это действительно на первых порах может на какой-то интеллигентский слой электората повлиять. Но временно. А я, – Алексеев поднял над столом сжатый кулак, – не дам ему покаяться. Он у меня сполна собственного говна накушается…
