— Мы не знали заказчиков! — едва ли не в истерике бился Любченко. — Все инструкции получали по Интернету и по мобильной связи. Фотографии жертв, приметы, распорядок дня, многое иное, получали по почте. И гонорары получали почтовыми переводами на домашние адреса…
Он смотрел на Галю умоляющими глазами, точно больной на медсестру во время тяжелой и унизительной процедуры: ведь вы постараетесь мне помочь, не правда ли? Галя с участливым видом кивнула, скорее в ответ на его невысказанные сомнения, чем на его слова, но внутри ее сердца лежал холодный камень. Иногда ей, преисполненной женской сострадательности, случалось по-человечески сочувствовать подследственным, однако Виталий Любченко — не тот случай.
— Кому принадлежала идея бить жертву пожарным топориком по голове?
— Лопатину! — едва не стонал Любченко. — Чем хотите поклянусь, что Стасу! Он горой стоял за то, что такое убийство создаст видимость действия непрофессионалов…
Арестованный Станислав Лопатин тем не менее настаивал, что эти выводы принадлежали Любченко, который их с Тимкой Авдеевым во все это темное дело и втравил. Любченко же, кстати, принадлежал топорик, который валялся на антресолях у родителей Виталия с тех незапамятных времен, когда они чуть было не получили по наследству от дедушки деревенский домик с печным отоплением и уже планировали колоть для печи дрова. Домик перехватили дальние родственники, которые более шустро предъявили свои права на него, а топорик остался.
Виталий усовершенствовал его нужным образом и нашел ему другое применение, чтобы вещь не валялась зря. В отличие от родителей Виталий Любченко был весьма практичен…
Первой жертвой «юридической тройки», как наверняка окрестят студентов-киллеров журналисты, пал известный спортсмен, чемпион мира по велоспорту Олег Дмитриев. Если начистоту, у всех троих здорово играло очко, а Стае Лопатин совершил робкую попытку увильнуть от убийства, отговариваясь болью в животе, но Авдеев и Любченко резко пресекли эту самодеятельность. Если задумали все втроем, то и на дело пойдут втроем. А дезертиров они не потерпят… Но, вопреки страхам, все сошло благополучно. Говорят же, что новичкам везет — причем, очевидно, не только в азартных играх. Спортсмен, который, на свое несчастье, любил раннеутренние пробежки в ближайшем от его дома сквере, оказался хотя и крепким, но маленького роста мужичонкой и сопротивления оказать не мог. Правда, реакция у него оказалась отменная, и, прежде чем получить удар по голове, он успел обернуться к нападавшему. Из-за этого тупая часть топорика обрушилась не на темя, как планировалось, а на лобную часть, затрагивая лицо. Зрелище того, во что способен превратить лоб и глазницу тупой предмет, подпортило триумф начинающим киллерам. Зато почтовые переводы на весьма кругленькие суммы быстро вернули им душевное равновесие. Трое выпили за удачу. И продолжили в том же духе… Если бы не последняя неудача с предпринимателем Ефимковым, кто знает, скольких бы еще отправили на тот свет заветным топориком? А вот еще каверзный вопрос: продолжили бы трое «смельчаков» киллерский промысел, получив дипломы? Или от этих незамысловатых одиночных убийств перешли бы к уголовным играм посложней? Да-а, перспективы — просто дух захватывает…
Галочка Романова, как всегда, отлично поработала. И дала возможность поработать своим коллегам, не выезжавшим из Москвы: Турецкий и Меркулов подключили к делу московских следователей — двух Михаилов, Ромова, из прокуратуры Северного административного округа Москвы, и Базарова, из Домодедовской прокуратуры Московской области. Отныне они должны будут заниматься расследованием преступлений в контакте со следователем Петербургской городской прокуратуры Оскаром Левандовским. В скором времени следователи этапировали троих преступников в Москву, где провели с ними следственные действия: допросы, опознания, очные ставки, следственные эксперименты и экспертизы.
Но по-прежнему под вопросами оставались убийство адвоката Каревой и отключение больного Лейкина от аппарата дыхания, случившееся в клинике НИИ нейрохирургии имени Бурденко.
ИВАН БОЙЦОВ. ОДОЛЕЛИ!
После убийства адвокатессы новых требований от Ганичевой или Акулова не поступало. Однако Иван Андреевич знал, что это не конец, и не спешил радоваться затишью. Затишью — перед грозой? Знать бы, какой будет эта гроза! Какое новое средство изберет противник, чтобы выбить из рук оружие… Да нет, при чем тут оружие — документы! Документы на землю колхоза «Заветы Ильича». Все, что от него требуется. Всего-то…
Иван Андреевич спал мало и плохо. Обязанности свои на председательском посту исполнял добросовестно, однако без прежнего воодушевления. Семена, сельхозтехника, корма для скота… Повсюду неотступно следовало за председателем темненькое со-ображеньице: для кого стараюсь? Уж не осилят ли колхоз бандиты? Не одни, так другие… И пойдет прахом все его хозяйствование. Ловя себя на этом соображении, Иван Андреевич норовисто встряхивал головой и припоминал изречения мудрых людей, способные результативно противодействовать этим мыслям, от которых опускались руки. Человек знает о своей смертности, но живет так, будто он бессмертен. Делай, что должно, и пусть будет, что будет. Мудрые изречения не утешали, зато помогали принять свою участь во всей ее невеселой целокупности. Это не означало, что нужно было, как покорной овечке, склонять шею под нож. Это означало понимание того, что мир стал резко враждебен для честных людей и, чтобы выжить в нем, придется прилагать усилия. Ну так что же? Не зря ведь он унаследовал от предков фамилию Бойцов. Не горюй, Ванюша, еще повоюем!
Иван Андреевич строго-настрого проинструктировал односельчан на предмет оборонной безопасности. «Сейчас Горки Ленинские — осажденная крепость, — внушительно произносил он. — Следите за каждым своим шагом». Двери запирать, незнакомых людей в дома не пускать. О посторонних, настойчиво отирающихся на территории колхоза, докладывать лично ему. Детям не позволять болтаться по окрестностям: хорошо бы провожать их в школу и встречать.
Конечно, трудновато в условиях сельской местности выдерживать такой жесткий режим, но придется смириться с печальной неизбежностью. И утешаться тем, что это, скорее всего, ненадолго: олигархи увидят, что с ними не желают иметь никакого дела, и отстанут.
— Одни отстанут, другие набегут, — скептически хмыкал Иван Андреевич в ежевечерних разговорах с Ладой, которой он выкладывал свои соображения откровенно, как есть, без изъятия. — Если уж повадились, не остановятся. Видишь, Ладушка, какое несчастье — из бедняков да превратиться в богачей! Сидя на подмосковной землице, мы — богатеи, хоть повседневных благ цивилизации у нас от этого не прибавляется. А когда эта землица перестанет быть в такой цене — кто скажет? Может, никогда. Может, не при нашей жизни. Что ж нам, всю жизнь воевать?
— Тш-ш-ш, — останавливала его Лада, — Прохор слышит.
Прохор спал в соседней комнате, тяжелая, из натурального дуба дверь была плотно закрыта.
— Да спит он, Прохор, спит.
— Он и во сне слышит, — уверяла Лада. — Детишки, они знаешь, какие чуткие!
И, прижимаясь к мужу, вздыхала:
