— Тягомотное дело, — напряженно признался Акулов. — В Горках Ленинских. Вся обстановочка какая-то тухлая. Председатель колхоза сидит на своей земле, как собака на сене: и сам, говорит, не гам, и другому не дам. В придачу еще мешается эта прошмандовка…
— Твоя бывшая любовь? — с ходу понял Ромео. — Я ведь ее помню. Очаровательная, кроме шуток, была девочка.
— Какая она мне любовь! — Мысли о Маргарите Ганичевой в последнее время так растрепали акуловские нервы, что Андрей, забывшись, повысил голос. И Ромео, как ни странно, простил ему это нарушение регламента.
— У нее от тебя осталась дочь… — задумчиво продолжил Грузовик, который всегда знал о своих подчиненных больше, чем они себе представляли.
— Какая она мне дочь!
«Дрянь-человек», — подумал об Акулове Ромео. И еще мысленно прибавил сильное слово на языке, на котором давно ничего вслух не произносил, но до сих пор еще видел сны. Это был язык детства и отрочества, язык его истинного «я» — того, каким Ромео мог бы стать, родись он в другую эпоху, при других условиях. Когда-то он любил море — едва вспомнишь, так и брызнет в глаза эта бескрайняя синь… Наверное, в прежние времена избрал бы профессию пирата. А что? Тогда эта профессия считалась не хуже других. Отчислял бы процент в казну султана-покровителя и спокойно бы грабил и пускал на дно корабли иноверцев. С иноверцами так поступать не грех. Некоторые средневековые пираты-христиане, он читал, нарочно принимали ислам, чтобы избавиться от греха — и от угрызений совести, а ему даже принимать не пришлось бы… Во-первых, потому, что Ромео и без того мусульманин, хотя, наверное, не очень правильный; а во-вторых, потому, что совесть его не тревожит. Во всем, что он делал и продолжает делать, он видит жестокую целесообразность. Да, он был жестоким, но исключительно потому, что так требовали обстоятельства. За исключением того, первого убийства, он никогда не убивал просто потому, что был на кого-нибудь зол. В сущности, положа руку на сердце, он не злой человек.
А вот Акула — зол. Озлоблен. Но полезен. Так что пусть еще потопчет поверхность земли.
— Ну вот что, — произнес Ромео, и эти слова обладали тяжестью приговора, — с Ганичевой, думаю, ты конфликт уладишь тихо. Иначе какой же ты мужчина? Ас председателем нечего церемонии разводить. Если понадобится, бери у меня людей. Понял? Молодец. А теперь доедай спокойно свою рыбу и уходи.
Сам Ромео ушел, не допив до половины чашку специально для него сваренного кофе — черного, как ночь в горах, как глаза арабской красавицы.
МИХАИЛ РОМОВ — РУСЛАН МАЛЮТИН. СЛУЖЕБНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ
— По-моему, Руслан Олегович, — высказал свое мнение следователь Михаил Ромов, кладя папку с делом на стол своему начальнику, — старпом генпрокурора думает, что мы тут даром хлеб едим, груши околачиваем.
Судя по внешности Ромова, он-то груши не околачивал: при его росте, зашкаливающем за метр девяносто, не составило бы труда сорвать с верхушки грушевого дерева любой плод. Длинная костистая фигура Михаила увенчивалась, как трость набалдашником, неожиданно полнощекой, словно от другого человека позаимствованной, головой. Небольшой, слегка кривобокий, в очках с тонкой оправой Малютин, имеющий вид типичного бюрократа, разве только без нарукавников, являл полную противоположность своему подчиненному. Разные внешне, они превосходно ладили между собой. А выволочка, полученная ими совместно от старшего помощника генпрокурора, и подавно способствовала взаимопониманию.
— Все проверяют и проверяют, — высказался прокурор Северного административного округа Москвы Малютин. — Еще ругаются, почему долго работаем. Их бы на наше место. Этот Лейкин — важная шишка, вот все и зашебуршились. Из-за бомжа Васи не стали бы нас трясти.
По-своему Руслан Малютин был прав. Игорь Лейкин был одним из наиболее известных и уважаемых членов московского адвокатского сообщества. Его подзащитными были глава одной из демократических партий, один из руководителей государства, известный певец и Маргарита Николаевна Ганичева, хозяйка фирмы «Подмосковье-агро». Но того, кто напал на Лейкина в его собственном доме, не остановили ни громкое имя жертвы, ни слава знатного юриста… Впрочем, что значит «не остановили»? Напрашивалось предположение, что причиной покушения на убийство стала профессиональная деятельность известного адвоката. От этой печки взялось танцевать следствие, и даже старший помощник генпрокурора, нечаянно нагрянувший в прокуратуру Северного административного округа, не смог сказать, что в своем предположении они были не правы.
Да, Саша Турецкий сюда наведался и несколько часов уделил изучению материалов. Он знакомился не только с документами, но и с фактическими обстоятельствами дела… дела обычного, можно сказать, житейского. Было известно, что за 2005 год следственный аппарат прокуратуры страны закончил расследование свыше 161 тысячи уголовных дел, в том числе около 27 тысяч убийств. Статистика не радует, не утешает… «А еще всех рождаемость беспокоит! Необходимо срочно уменьшить преступность, и демографические показатели страны сразу улучшатся», — посоветовал Александр Борисович неизвестно кому: возможно, президенту, возможно, себе. А после с головой зарылся в материалы лейкинского дела, не радовавшего его точно так же, как статистика.
Нельзя сказать, что оперативники и следователи били баклуши. Напротив, чтобы найти покушавшихся на Лейкина, были проведены, пожалуй, все мероприятия, которые положены по этой категории дел. Выезд на место происшествия, допросы свидетелей, коллег и родственников потерпевшего, назначение экспертиз и прочее. Но при всем при том расследование не продвинулось вперед ни на шаг! Ни милиция, ни прокуратура так и не вышли на след преступников и их вдохновителей.
— Как могло такое случиться? Почему? — сурово спрашивал Александр Турецкий Ромова и Малютина, которые чувствовали себя двоечниками, вызванными к директору. — Потому, — не дождавшись ответа от «двоечников», объяснил он, — что современные прокуроры и следователи перестали гореть на работе, как это было в наше доброе время. Слов нет, прокуроры, следователи, оперы работают, проводят элементарные следственные действия. Но делают только «от» и «до», а суть проблемы — полное раскрытие преступления, с установлением не только исполнителей, но и заказчиков, и истинных мотивов злодеяния, их уже не колышет…
Когда вышестоящая инстанция снимает стружку с нижестоящей, обижаться не полагается. Но Ромов и Малютин тем не менее обиделись.
— Как же это «не колышет», Александр Борисович? — подал надтреснутый голос Малютин. — Нас очень даже колышет. Но ситуация трудная, обстановка складывается для следствия неблагоприятно. Убийцу почти увидела консьержка, но она, как назло, как раз в это время в своей каморке возле лестницы пила чай…
— Элитный дом называется, — вставил Михаил. — За что жильцы только платят этим консьержам? За то, что они чаи распивают? Лично я бы после убийства платить перестал.
— Значит, консьержка виновата. — Александр Турецкий вложил в эту реплику максимум иронии, на которую был способен. Однако Ромов и Малютин были лишены чувства юмора, а возможно, в присутствии начальства оно у них не проявлялось — одним словом, они восприняли сказанное исключительно в прямом смысле, и ни в каком другом.
