Суд определил мерой наказания пять лет лишения свободы, и Алекс отправился в знаменитую Костромскую ВТК.
На «малолетку» он заехал юным блатным романтиком, довольно скромным пацаном, пытающимся видеть в окружавших его арестантах только хорошее. Но по прошествии двух лет, в течение которых Дмитриеву исполнилось восемнадцать и его перевели на «взросляк», он стал человеком, отрицательно настроенным не только к администрации колонии, но и к человечеству вообще. Правда, блатным он не стал, поскольку романтики насчет уголовного мира в нем явно поубавилось. Предпочел отбыть срок «мужиком», но слыл путевым, к его мнению прислушивались даже авторитетные уркаганы. Алекс никогда не запарывал «косяков», то есть не совершал поступков, порочащих честного арестанта. При случае всегда был рад обмануть и ментовское начальство с его невыполнимым планом на промзоне, и «козла»-бригадира с его постоянными придирками и приписками.
Выйдя на свободу, он отправился в Адлер, где у доживающей свой век бабули со стороны матери был небольшой домик в частном секторе, который уже полгода спустя и достался единственному внуку в наследство. Кооперативная квартира родителей в Люберцах также оставалась за ним в случае их смерти. Бывший уголовник стал наследником недвижимости и в столице, и обладателем таковой на главном курорте страны. Но в те годы это еще ничего не значило.
Устроился домовладелец работать на бензоколонку, где сквозь пальцы посмотрели на его судимость. Работал без нареканий. Среди коллег числился суровым и нелюдимым: даже в дни выдачи зарплаты никому не составлял компании в выпивке. Не интересовался он и тусовочной курортной жизнью — концерты, рестораны и экскурсии его нимало не интересовали. Единственной страстью Алекса была теперь карточная игра, к которой юный Леша пристрастился еще в Костромской ВТК. В то время даже в Москве не было еще ни единого казино, профессиональных катал
[9]
пачками сажали якобы за мошенничество. В Сочи тоже шла охота на картежников, но Алекс обнаружил-таки спокойный катран, где собирались «игровые».
И везуха поперла. Он выигрывал много, хотя играл самозабвенно, запойно и, как ни странно, честно. Почти всегда. Случалось иногда жульничать, но лишь в том случае, когда за игорный стол попадал явный лох, которого сам бог велел развести.
Из-за карт Алекс и на вторую ходку пошел. Причем залетел не на самой игре. В очередной отпуск отправился он вдруг в родное Подмосковье — в один из домов отдыха. Вспоминал потом: чего поехал? И не находил ответа. Просто потянуло вдруг в среднюю полосу. Шлея под хвост попала. В первый же день познакомился еще с одним отпускником. А уже вечером они уселись играть в секу. И то ли судьба повернулась к Алексу задом в тот вечер, то ли мужик был крутым каталой, но проигрался Дмитриев в пух и прах. Однако отдал долг по обыкновению честно. Отыграл часть потерянных денег у других отдыхающих. Да и с первым соперником, который обобрал в санатории уже всех, кого можно, садился перекинуться пару раз по маленькой. С переменным успехом. А спустя две недели не удержался. И, уже покидая дом отдыха, позаимствовал у удачливого игрока тугой бумажник с деньгами и документами.
Арестовали его на следующий же день, в поезде на Сочи.
После десяти месяцев на бутырских шконках арестант по тогдашней 144-й статье Уголовного кодекса отправился на одну из многочисленных «лесных» зон в Коми АССР, где и пробыл почти четыре года…
Он и этот срок отмотал «мужиком», вкалывая до седьмого пота. Алекс подтвердил свою репутацию «путевого», правильного арестанта: он никогда не вступал в сомнительные сделки с администрацией ИТУ, никогда не сдавал кентов.
Никто так и не узнал, что всех, кого надо, честный «мужик» Алекс давно уже сдал…
— Где я? — Сознание начинало возвращаться к Дмитриеву, но окружающий мир еще плыл, покачиваясь, перед глазами.
— В изоляторе, гражданин Дмитриев. Вы были задержаны в ресторане «Орел» в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, практически невменяемом. Поэтому, извините, вас пришлось приводить в чувство…
— Как задержан? По какому праву? На каком основании? — Алекс, проведя рукой по мокрым волосам, повысил голос, но даже это незначительное усилие отдалось болью в затылке. — И где мои сотрудники?
— Сотрудники ваши, точнее, телохранители ни в чем криминальном не подозреваются. Поэтому, вероятно, дают объяснения сейчас начальнику охраны, как же они не уберегли тело хозяина… Если не сбежали и не попрятались с перепугу.
— Вот суки!.. — Дмитриев снова болезненно поморщился. Он начинал соображать, что отключился не просто так. Охрану он уже заподозрил если не в пособничестве властям, то как минимум в бездействии. — Выйду — яйца поотрываю.
— Конечно. Право ваше, — согласился довольно молодой собеседник. — Вот только выйти будет непросто…
— Перестаньте! Или обвинение предъявляйте, как по закону положено, или скоро придется извиниться и отпустить.
— Вот и хорошо, что к вам вернулась способность мыслить логически, гражданин Дмитриев. Значит, мы можем начинать серьезный разговор, сиречь допрос. С протоколом — все, как полагается. Итак, я старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре Российской Федерации. Фамилия моя Поремский. Вот санкция на ваш арест, гражданин Дмитриев. Вы обвиняетесь по статьям тридцатой и сто пятой Уголовного кодекса РФ в приготовлении к покушению на убийство и в убийстве гражданина Кригера Аркадия Исаевича.
— Кого?
— Журналиста Кригера, — терпеливо отозвался Володя. — Должен вам заметить, гражданин Дмитриев, что вопросы теперь буду задавать только я. Вы же вправе на них отвечать или хранить молчание. Но я рекомендую все-таки отвечать. Тогда суд, возможно, учтет вашу готовность помочь следствию. Итак, первый вопрос для протокола: назовите, пожалуйста, фамилию, имя и отчество…
Ответив на общие вопросы о месте проживания, роде деятельности и бывших судимостях, дальше Алекс отвечать наотрез отказался. Напомнил о своих правах и потребовал пригласить указанного им адвоката, который служил юристом в принадлежащей Дмитриеву фирме. Просьба была удовлетворена, и последующие допросы производились в присутствии остроносого поволжского немца по фамилии Кель.
Но присутствие собственного адвоката никак не сказалось на позиции Дмитриева. На все вопросы, связанные с местами его пребывания и делами в день убийства журналиста, Алекс отвечал: не помню. Давно, мол, было. Не ожидал, что кто-то будет спрашивать, иначе записывал бы, алиби обеспечил, соломки подстелил…
После очной ставки с Саркисяном, который, опасаясь мести, отвечал через силу, но подтвердил предыдущие свои показания, Алекс замкнулся. Он обозвал все то, что показывал Ашот, «бредом сивой кобылы» и клеветой на честного бизнесмена. И с этих пор его ответом на дальнейшие вопросы стало тоскливое, но упорное молчание…
— …А теперь, гражданин Дмитриев, ознакомьтесь, пожалуйста, с показаниями бывшего заместителя начальника ИЗ номер семьдесят семь дробь два по воспитательной работе майора Евсеева, который вам в Бутырке «кумом» доводился.
