Филя был самого что ни на есть среднего роста, внешне несколько щупловат, но необычайно силен, в чем очень скоро убеждались те, кто принимал его за фраера. Он и сам советовал таким деятелям не пытаться с ходу проверять свои первоначальные впечатления, поскольку предаваться воспоминаниям на больничной койке дело малопочтенное. Если успеют тебя туда довезти. Недаром же говорят: пока везли, еще дышал.
А в общем, все таланты и умения Фили и его товарищей по команде в «Глории» проистекали из единого источника, называемого отделением разведки спецназа ГРУ Генштаба Министерства обороны СССР, которое особо отличилось еще в Афгане, а затем во время первой чеченской кампании. Коллеги Фили, как и он сам, вовсе не стремились афишировать свои возможности, но работали всегда чисто. За что были высоко ценимы и Вячеславом Ивановичем Грязновым, собравшим их в трудную для них минуту под своим крылом, в «Глории», и Турецким, и Меркуловым, и всеми теми, кого им не раз уже приходилось защищать. Все ж таки «Глория» именовалась «частным охранным предприятием». Но это все, что называется, к слову.
Итак, Филя узнал телефон классной руководительницы, позвонил ей, представился и явился по указанному адресу, тут же, неподалеку, на Большую Ордынку.
Ожидая визита «сыщика», Татьяна Кирилловна предполагала, видимо, явление самого Шерлока Холмса, поскольку голос у Фили был низким, изобиловавшим бархатными интонациями. И ее перманентное разочарование стало сразу заметно.
«Это ничего, — успокоил себя Филя, — это в порядке вещей. Но не будем терять драгоценного времени…»
Он улыбнулся и искренно воскликнул:
— Какой потрясающий загар! Вы смотритесь натуральной царицей Гавайских островов! Впервые перед моими глазами настоящее чудо! Причем, прошу заметить, живое… — последнее было сказано так проникновенно, что учительница растаяла.
А еще через десять минут они пили привезенный из Испании «самый настоящий», естественно, кофе, заваренный по рецепту, известному одному Филе. Танечка отпивала мелкими глоточками из фарфоровой чашечки и промокала Филиным носовым платком мокрые ресницы, боясь, что слезы смоют ее несмываемую тушь. Филя не мучил подробностями, но сам факт был, конечно, для женщины невероятным. Изнасиловать и задушить Светочку?! Это ж кем надо быть?! И снова — всхлипы, восклицания, сдержанные рыдания… И твердая, успокаивающая рука…
Но кофе был наконец выпит, закончились и слезы. Сыщик начал уже чем-то нравиться Танечке. Этого не объяснить, может быть, неожиданно обнаружилось некое тонкое родство душ. А может, случайное прикосновение разнополюсных человеческих индивидов спровоцировало молнию, которая, как известно, всегда вспыхивает при высоком напряжении. Физика, ничего не поделаешь…
Одним словом, уже в сумерках Танечка лежала головой на мускулистой Филиной руке и машинально ерошила кончиками усталых пальцев его русую челку. А усталых потому, что пальцам не хватало больше силы сжимать в приступах страсти это просто какое-то невозможное «железо». Танечка отдыхала и… жаловалась. На то, что директор использует их направо и налево, как рабынь, нагружая дополнительными занятиями и постоянно ругая за плохие оценки, которые они, и без того редко, но все-таки вынуждены выставлять банкирским детишкам. На учеников, которым остался последний год, а их по-прежнему ничто не интересует, кроме «бабок» и «колес». Ну да, об этом никто не смеет говорить вслух, тем более на стороне, но некоторые оболтусы даже на уроке появляются «под кайфом». А эти их машины с личными шоферами! А их разговоры на переменах чего стоят! А этот жуткий жаргон!
В приливе особой, непонятной даже самой себе, нежности Танечка открыла Филе страшную тайну, за разглашение которой ее могли попросту убить. Ну выгнать уж точно. Спонсорство — это очень серьезное дело, сегодня каждое уважающее себя учреждение готово «отдаться» богатому спонсору. Желательно, конечно, приличному, хотя и с этим случаются проблемы. Но такие вливания бывают, как правило, разовыми. А директор гимназии Иван Васильевич Харкевич, ученики зовут его Ваняткой, поставил это дело на поток. То есть заключил договоры таким образом, что родители платят за своих отпрысков — за их обучение, кормление, уход за ними и прочее — очень даже приличные суммы. Как зарплату. И разумеется, вся эта бухгалтерия является тайной за семью печатями. О ней все как бы слышали, но никто не знает точно. Поэтому и зарплаты здесь высокие, а в последнее время в основном в валюте. И премии всякие, когда нет нареканий на учителя со стороны учеников, это ж придумать такое! Вот и приходится все терпеть, любые выходки с их стороны, молчать и… так же молча плакать в одинокую подушку. Кому охота ощущать себя чуть ли не половой тряпкой, о которую каждый норовит вытереть ноги?! Нет, ну тут, возможно, небольшой перебор, но ведь, фигурально выражаясь, суть-то не меняется… Вот если б замуж выйти… за хорошего человека…
Произнесено было безотносительно, безадресно, словно бы между прочим. Но Филя немедленно расслышал зовущие издалека серебряные звуки труб, напоминающие известный марш Мендельсона.
«А чего ж ты хотел, Филипп? — немедленно одернул он сам себя. — Или забыл, что все они, выпускницы пединститутов, до двадцати пяти — жуткие романтики, влюбленные в поэзию Эдуарда Асадова, а после тридцати начинают терять уверенность в справедливости мироустройства и постепенно превращаются в мегер. Либо в полную их противоположность, пускаясь во все тяжкие… Но так было в твое время, Филя, так было еще при… точнее, до того, как… А нынешние вряд ли ведают, кто такой Асадов и с чем его едят. Другое время, другие запросы…»
— А может, стоит бросить? — осторожно посоветовал Филя. — Может, уйти в другое место?
— А где оно, это другое? Где еще мне будут такие деньги платить?
— Резонно, — согласился Филя. Потом он нежно ласкал женщину и возвращался к своей теме: — А у Светланы близкие друзья-подруги были?
Танечка называла какие-то фамилии. Филя старательно запоминал. Не вскакивать же и не бежать за блокнотом, оставшимся в пиджаке, висящем на спинке стула в другой комнате!
В середине ночи Танечка вспомнила, что хочет есть. Поскольку непрерывное напряжение забрало уже все ее силы, а до утра было еще далеко. И они временно переместились на кухню, к холодильнику, где она, жадно поедая мастерски поджаренные Филей гренки с ветчиной, вспоминала адреса некоторых своих учеников, а Филя мог теперь их записывать, не нарушая известного приличия. Короче, очередной напряженный рабочий день он себе явно обеспечивал.
И когда наконец утреннее солнце проникло сквозь дымку неплотно задернутых штор и сообщило тем самым, что всему, даже бурной страсти, необходим перерыв, Филя стал собираться. Он дал не менее тысячи разных обещаний. В том числе, естественно, не забывать, звонить, забегать, приглашать и вообще всячески поддерживать пламя вспыхнувших чувств. Последнее, как ему показалось, сильно отдавало старинным романсом, но в данный момент роли не играло, ибо произнесенное вовремя единственно уместное слово способно открыть совершенно потрясающие бездны любви. В перспективе. И он ушел, провожаемый взглядом, полным ожиданий и одновременно обещаний.
