— Это был… несчастный случай.
Следователь Кынев насмешливо кивнул:
— Я так и думал. Давайте в деталях.
— Он протянул мне револьвер, я стал его разглядывать. И случайно нажал на спусковой крючок.
— А курок, выходит, уже был взведен?
Петр Алексеевич пожал плечами:
— Видимо, я сам его и взвел.
— Что значит «видимо»? — сощурился Кынев.
— Ну хорошо. Я сам его взвел.
— Зачем?
— Чисто машинально. Знаете, когда держишь в руках револьвер, пальцы сами делают все эти движения.
— Какие движения?
— Ну эти… из ковбойских фильмов. Вот и я это сделал. Взвел. А потом нажал.
Кынев улыбнулся и покивал. Потом участливо спросил:
— Вы сами-то верите в эту ахинею, Петр Алексеевич?
— А почему нет? — пожал он плечами.
Некоторое время Кынев с интересом разглядывал своего подопечного. Затем достал из ящика стола лист бумаги, пробежал по нему взглядом и сказал:
— А вот ваша жена утверждает, что Калачев собирался вас убить. И вы выстрелили в него, обороняясь. Как вы это объясните, Петр Алексеевич?
— Моей жены там не было, — угрюмо ответил Бойков. — Она спала наверху и ничего не могла видеть.
Следователь вновь уткнул взгляд в бумагу:
— Она также утверждает, что видела из окна спальни удаляющегося человека, — продолжил он. — И даже назвала его. Знаете, кто он?
— Понятия не имею. Да и при чем тут это?
— Его зовут Виталий Королев. — Следователь в упор посмотрел на Бойкова. — Что вы об этом скажете?
— Видите ли, гражданин следователь, у нас перед подъездом очень тусклый фонарь. А мы живем на третьем этаже. При всем желании там ничего нельзя было разглядеть.
— Тогда почему она так утверждает?
Бойков подумал и ответил — абсолютно серьезным голосом:
— Видимо, ей что-то почудилось. Или приснилось.
— Н-да, — протянул Кынев. — Вообще-то она и сама не уверена в том, что видела именно Королева.
— Вот видите, — сказал Петр Алексеевич.
— Ну хорошо. Калачев пришел к вам один?
— Да.
— А почему в такое странное время? Ведь на часах было всего четыре часа утра.
— Видите ли… У меня была бессонница. И я позвонил Калачеву. Я знал, что он тоже страдает бессонницей.
— Так-так.
— Ну вот. Я позвонил, и он мне сказал: «Ты же вроде собирался коллекционировать оружие?» Я говорю: «Да, собирался». А он мне: «Есть неплохой экземпляр». Ну я и пригласил его к себе.
— В четыре часа утра? — улыбнулся Кунев.
— А что тут такого? Знаете, как сказал один поэт? Он сказал: «Дружба — понятие круглосуточное». Я позвонил, Калачев приехал. К тому же моя жена не одобряла мое желание стать коллекционером оружия. А тут она спала, и мы могли спокойно обсудить наши дела.
Некоторое время Кынев смотрел на Бойкова, потом сказал:
— Знаете что, Петр Алексеевич, вам бы только сказки писать. С вашей-то фантазией.
— Я подумаю над вашим предложением, — спокойно ответил Бойков. Затем помял виски пальцами и сказал: — Александр Вадимович, у меня страшно болит голова. И тошнит. Я скверно себя чувствую. Можно перенести допрос на завтра?
— Нет, нельзя, — строго произнес Кынев. — Вы хоть понимаете, что вам будет предъявлено обвинение в умышленном убийстве, а также в хранении оружия? И ответить придется сполна.
Петр Алексеевич равнодушно пожал плечами:
— Воля ваша. Если надо будет — я отвечу. Но сегодня я ничего больше вам не скажу. Только завтра. Завтра я весь ваш.
И сколько ни старался следователь Кынев, подследственный Бойков сдержал свое слово.
Глава пятая
Полковник Шаповалов сидел в глубоком кресле и смотрел на Короля напряженным взглядом. Взгляд Короля был спокойным и каким-то затуманенным, словно он выкурил папиросу с марихуаной.
— А теперь поговорим о твоем бухгалтере, — сухо сказал Шаповалов.
— О бухгалтере? — Король небрежно дернул плечом. — А чего о нем говорить? Он чалится на нарах.
— Я это знаю. — На скулах полковника поигрывали желваки. — Ты думаешь, он сможет долго держать рот на замке?
Король усмехнулся:
— А куда он денется? Петя, конечно, дурак, но он не подонок. Он не станет рисковать жизнью жены и дочери.
Однако у полковника этот довод не вызвал одобрения. Он покачал головой и сказал:
— Король, тюрьма ломает людей, ты и сам это знаешь.
— Не всегда, — возразил Король. — Некоторых ломает, а некоторых делает сильней.
— Но твой Бойков человек слабый. Ты сам об этом говорил.
Король зевнул и лениво спросил:
— Короче, Роман Иванович, хватит ходить вокруг да около. Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю завершить то, что вы с Калачом начали делать той ночью. Только без дурацкой клоунады и игры в рулетку.
Лицо Королева помрачнело, и Шаповалов быстро добавил:
— Король, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты отличный парень и дело знаешь. Но я всегда тебе говорил: тяга к красивым жестам сыграет с тобой дурную шутку.
— Красоту моих жестов я с тобой обсуждать не собираюсь, — холодно ответил Королев.
— И не надо. Я о другом. Бойков должен лежать в гробу, а вместо этого он сидит перед следователем. И это твоя ошибка.
Король молчал. Шаповалов нахмурился и угрожающе придвинул к нему лицо.
— Виталий, ты представляешь, сколько поставлено на карту? — глухо проговорил он.
— Вполне, — ответил Король.
— И ты готов всем этим рискнуть?
Королев провел по лицу рукой, словно снимал с него паутину, и грубо ответил:
— Бойков не заговорит. Я это обеспечу.
— Каким образом?
— Самым надежным. — Король усмехнулся и провел ногтем большого пальца себе по шее.
Полковник кивнул и облегченно откинулся в кресле:
— Я знал, что мы поймем друг друга. Как ты намерен это сделать?
— Я наводил справки. В одной камере с Бойковым сидит урка по кличке Хабаровский. Это некий Степа Райков. И он мой давний должник.
— За что он сидит? — поинтересовался Шаповалов.
— За поножовщину. Светит Степе червонец как минимум.
— Гм… Он сможет сделать все так, как надо?
— Сможет. Опыт по этой части имеется. Малява придет сегодня к ночи, я постараюсь.
