Он снова взял Тамару за руку и почти силой повлек ее к скамейке. Тамаре не оставалось ничего другого, как повиноваться. Они сели на скамейку. Бойков снова вгляделся в ее лицо и улыбнулся. Эта улыбка не укрылась от взгляда Тамары.
— Вы находите это смешным? — сухо спросила она.
Он покачал головой:
— Нет. Просто мне очень приятно вас видеть. Честное слово! Все это время я искал вас. В агентстве мне сказали, что вы расторгли все контракты и исчезли. Куда — никто не знал. Я даже пытался навести справки в Барнауле. Думал — вдруг вы туда вернулись.
— Я никуда не уезжала из Москвы, — сказала Тамара. — После того как это произошло, я переехала в другую квартиру и порвала все старые связи.
— Но… как это произошло?
— Я сидела в кафе. Какой-то человек подошел к столику и плеснул мне в лицо кислоту. В себя я пришла уже в больнице. Врачи сделали мне пластическую операцию. Теперь я такая, какая есть.
Непроизвольным жестом Тамара попыталась прикрыть лицо рукой, но Бойков перехватил ее руку и отвел от лица. Шрамы были не такие уж и большие, однако в модельном бизнесе с таким лицом не поработаешь. Слишком много сил и времени будет уходить на грим.
— Ну как? — с холодной усмешкой спросила Тамара. — Хороша?
— Вы по-прежнему красивы, — мягко сказал Бойков. — Кто это был? Кто плеснул вам в лицо кислотой? Его поймали?
Тамара покачала головой:
— Нет. Думаю, это был какой-то сумасшедший поклонник. Я часто получала письмо от таких, как он. С просьбами, уговорами, угрозами. И никогда не принимала эти угрозы всерьез. Теперь понимаю, что зря.
Они помолчали. Бойков снова потянулся за фляжкой с коньяком. Отпил глоток, затем протянул ее Тамаре. Она покачала головой:
— Нет, мне это не нужно.
— А мне — очень, — признался Петр Алексеевич и сделал еще пару хороших глотков.
Тамара внимательно на него посмотрела.
— У вас какие-то неприятности? — тихо спросила она.
— По сравнению с вашими — никаких. Все в полном ажуре, как говорили мы в юности. — Бойков спрятал фляжку в карман. Снова повернулся к Тамаре: — Как же вы все это пережили?
— Ну… — Она пожала плечами. — Были сложности. Для начала я наглоталась таблеток. Слава богу, мать меня вовремя нашла. И слава богу, что она медработник, знала, что делать.
— Н-да, — только и смог выговорить Бойков. — А потом?
— Потом мать привела меня сюда и познакомила с отцом Николаем.
— Со священником?
— Да. Мы подолгу разговаривали. Он не просто священник, он очень хороший человек. А среди священнослужителей хороших людей так же мало, как и среди простых мирян.
— Никогда в этом не сомневался, — заметил Бойков. — И как? Он помог вам справиться с бедой?
Тамара кивнула:
— Да, помог. Я смирилась с тем, что произошло. Теперь я часто бываю здесь. Помогаю, чем могу.
Петр Алексеевич задумчиво покивал в знак согласия. Потом покосился на Тамару. Шрамы, конечно, были заметны, но не настолько, чтобы скрыть удивительную красоту девушки. И какие же удивительные у нее глаза. Темные, глубокие, совершенно бездонные, опушенные длинными ресницами.
— Когда-то я имел наглость пригласить вас в ресторан, — заговорил Бойков после долгой паузы.
— Было дело, — улыбнулась Тамара.
— Вы не обидитесь, если я повторю свое приглашение?
Девушка удивилась. Она вскинула длинные ресницы и еще внимательней, чем прежде, посмотрела на Бойкова, словно пытаясь понять, что же на уме у этого странного человека. Петр Алексеевич спокойно выдержал этот взгляд.
— Вы серьезно? — спросила она тогда.
— Еще как! — ответил Петр Алексеевич. — Я полгода ждал этого случая и теперь не намерен его упускать. Ну так что же? Вы согласны? Я жду ответа и не отпущу вас, пока не получу его.
Бойков говорил полушутливо, словно они находились не в церковном сквере, а на каком-нибудь фуршете по случаю нового модного показа и вели светскую болтовню.
— Странный вы человек, — тихо сказала Тамара, поглядывая на него недоверчиво. — Или очень хороший, или очень глупый. Или…
— Или влюбился в вас с первого взгляда, — договорил за нее Петр Алексеевич.
Веки Тамары дрогнули. Она приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но так и не смогла ничего вымолвить. Бойков молчал и ждал ответа. Наконец Тамара обрела дар речи.
— А знаете, я вам верю, — сказала она со слабой улыбкой на бледных губах. Затем озорно, как в прежние времена, сверкнула глазами и вдруг спросила: — Как насчет сегодняшнего вечера?
— Считайте, что договорились!
Бойков записал телефон девушки в блокнот, затем нежно пожал ее хрупкие, холодные пальцы.
Они поженились через два месяца. Этому предшествовал долгий и обстоятельный разговор с отцом Николаем, без одобрения которого Тамара ни за что бы не решилась пойти в загс. Переговорив с Тамарой, отец Николай пригласил к себе Бойкова и побеседовал с ним. После чего сказал Тамаре буквально следующее:
— Мне кажется, Петр хороший человек. Вот насчет его друзей у меня такой уверенности нет. И насчет его работы.
— Это его жизнь, и я не хочу в нее вмешиваться, — сказала Тамара.
— После того как вы поженитесь, это будет не его жизнь и не твоя. Это будет ваша общая жизнь, — заметил на это отец Николай.
— Я люблю его, — тихо сказала Тамара. — И хочу быть рядом с ним. Если у него будут проблемы, я помогу ему. Помогу, как умею.
Отец Николай вздохнул:
— Что ж, любовь штука тонкая. Видать, так тому и быть. Выходи за него, и будьте счастливы. Благословляю вас.
Громкую свадьбу решили не устраивать. Обменялись кольцами в загсе, а потом посидели вдвоем в японском ресторанчике, уплетая любимые Тамарой суши, роллы и сашими и запивая их сливовым вином — вот и вся свадьба.
Зажили супруги Бойковы счастливо, и уже в начале следующего года у них родилась дочь Даша. «Самая красивая девчушка на свете», — как без ложной скромности называл ее сам Петр Алексеевич.
Друзей и коллег Бойков домой почти не приводил. Хоть Тамара и не выражала своего недовольства открыто, но он понимал, что она не в восторге от этих людей. Вот только Вася Кирьянов захаживал к ним регулярно. Тамаре он нравился своей непосредственностью и веселым нравом. В ее отношении к нему было что-то материнское. Она журила его, когда он, по своему обыкновению, нес какую-нибудь ахинею, помогала советом, когда нужно было помочь. Кирьянов же ее просто боготворил.
— Ох и повезло же тебе, Петро! — сказал он как-то раз Бойкову за кружкой пива. Потом скользнул по физиономии приятеля насмешливым взглядом и завистливо добавил: — И что только она в тебе нашла, ума не приложу?
