— Вы с ума сошли... Да если ваш главврач узнает о том, что вы сказали первому помощнику генерального прокурора России, которого прислал сюда президент страны, он же вас немедленно уволит по статье о полном служебном несоответствии... Это хоть вы понимаете, мадам? А я вас при всем желании не сумею защитить. Потому что, если он вас немедленно не уволит, тут же уволят его самого. Вы что, любите играть с огнем? Идемте, а я готов обещать, что ничего от вас не слышал. — Турецкий сделал большие глаза и отстранился. — Я обещаю, но... смотрите! Запирайте ваш кабинет, если у вас так принято. — И отправился к двери. «Бабетта», вздохнув, пошла за ним. — И карту захватите, чтобы потом вам же лишний раз не бегать, — не оборачиваясь, предложил он.
Главврач — относительно молодой, горбоносый мужчина, с бритой головой и наглыми глазами навыкате — уже знал, кто перед ним. О приезде московской бригады, которая, по мнению некоторых горожан, собиралась крепко пошерстить здешнюю власть, ему было уже известно. Его личным отношением к данным слухам никто из городского руководства, естественно, не интересовался. А команду не давать обращающимся к врачам с жалобами гражданам никаких судебно-медицинских заключений относительно умышленных телесных повреждений, явившихся результатом действий милиции, он получил на совещании у мэра, причем в самой недвусмысленной форме. Нарушать строгого указания он не собирался, но и собственной врачебной этикой тоже поступаться не желал. Другими словами, Василий Микаэлович Груни во избежание грядущих неприятностей — а то, что они будут, он ни минуты не сомневался — велел своим врачам из травматологии все обращения фиксировать, но собственные заключения на руки пострадавшим не выдавать категорически, а сдавать лично ему. И все бумаги запирал в сейф. До нужных времен.
Естественно, что и он не афишировал такого своего решения, и коллегам приказал молчать. И поэтому уже сам факт визита в его кабинет «такого» представителя Москвы он оценил в полной мере. Понял и смысл вопроса, едва «бабетта» открыла рот, полный модных, кстати разве что еще в провинции, золотых зубов.
— Карта у вас? — с легкой полуулыбочкой спросил он у врача. — Отлично. Оставьте. Вы свободны, Дарья Аполлинарьевна. — Он проводил ее внимательным взглядом, хищно шевельнул ноздрями и спросил: — Так что конкретно вас интересует, Александр Борисович?
— Хотелось бы познакомиться с медицинской картой больной, проходящей у вас в больнице курс лечения.
И Турецкий тоже одарил доктора Груни открытой улыбкой.
Уже через минуту доктор объяснил ему, даже не заглядывая в саму карту, что Светлана Мухина подверглась групповому изнасилованию, на что указывают обнаруженные объективные данные, характеризующие насильственное совершение полового акта. А также у больной зафиксированы различной степени тяжести повреждения на лице, шее, молочных железах, на внутренней поверхности бедер, на руках и голенях, а также в половых органах.
Потом они вдвоем пролистали тонкую карту больной Мухиной, где ничего из сказанного доктором зафиксировано не было. И на немой вопрос Турецкого Василий Микаэлович откровенно усмехнулся:
— Врач, осмотревший больную в приемном отделении при поступлении, и врачи в реанимации ничего не записали в карту, потому что получили такое указание лично от меня.
— И вы не боитесь в этом сознаться? — почти шутливо спросил Турецкий.
— А страшней вас, Александр Борисович, только Господь Бог, — парировал Груни. — Но я предвидел, что однажды меня об этом спросят, и потому заранее приготовил свой ответ, вон в том сейфе, — кивнул он себе за спину, где стоял здоровенный сейф, выкрашенный белой краской.
— А почему приходится прятать документы? И похоже, я первый, кому вы открываете свою страшную тайну?
— Почти угадали. Есть еще два-три человека, которые в курсе дела, — так, на всякий случай. Дарья Аполлинарьевна среди них. Так что вы на нее не очень-то давите. — Он засмеялся. — А у меня хранится здесь, между прочим, помимо медицинских заключений наших врачей, более полусотни актов судебно-медицинских экспертиз — официальных свидетельств откровенных зверств нашей уважаемой милиции. И если кто-нибудь об этом узнает, вы сами понимаете, что наша больница, скорее всего, сгорит в одночасье. Как недавно сгорел «Сокол», не слышали? Поинтересуйтесь, крутое было заведение! Но только мы сгорим уже вместе со всеми больными и медицинским персоналом.
— Неужели процесс необратим до такой степени? — тихо спросил Турецкий.
— Я это прочитал, извините, в глазах нашего мэра. Есть сошки и помельче, вроде Затырина или Керимова. Однако они не менее опасны.
— Я могу получить у вас эти документы?
— Разумеется. Если угодно, можете написать расписку в том, что я выдал эти материалы добровольно и по первому вашему требованию, если неугодно — ну что ж... Но я бы очень хотел, чтобы этими документами воспользовались... как бы сказать...
— Грамотно? Вы это имеете в виду?
— Именно. И ваша подсказка, скажу откровенно, в какой-то степени для меня существенная гарантия.
— Не беспокойтесь, я оставлю вам акт об изъятии. Он лишний раз подтвердит ваше алиби в этом смысле и снимет другие вопросы, которые, не исключаю, могут возникнуть в дальнейшем, по ходу дела.
Покинув главного врача с пачкой полученных от него судебно-медицинских экспертиз, о которых не знали и даже не догадывались сами пострадавшие, Александр Борисович не преминул снова заглянуть в кабинет Дарьи Аполлинарьевны. «Бабетта» встретила его жгучим, настороженным взглядом. Турецкий снова доверительно наклонился к ней и, сдув в сторону непослушный завиток возле уха, прошептал:
— Я вам весьма признателен за то, что вы познакомили меня с замечательным человеком. Берегите его.
«Бабетта» вспыхнула, краска залила ее лицо, полную шею и даже несмелый вырез на полной груди.
— А за девочкой приглядывайте, пожалуйста, с особым вниманием. Ваш доктор Груни и она мне столько всего рассказали, что в другой стране при подобных обстоятельствах правительство ушло бы в отставку. Желаю вам всего доброго.
5
Вячеслав Иванович немного задержался в областном городе. Губернатор Кожаный, вероятно имеющий собственный взгляд на события, проигнорировал и прибытие Грязнова. Подумаешь, это ж не замминистра, а всего лишь заместитель в главке. Невелика птица...
Грязное и не обиделся. На не очень внятные оправдания по этому поводу он сказал встретившему его генералу Седлецкому что отлично понимает, насколько ценно время — каждая минута — человека, который буквально через несколько дней начнет свою предвыборную гонку.
— Кажется, у вас уже в декабре выборы? — поинтересовался, словно мимоходом, Вячеслав Иванович.
— Одни из последних в стране вообще, — подтвердил Седлецкий. — А дальше, вы знаете, начнутся назначения. Так говорят. А что там, наверху, слышно на сей счет?
