— Большой штраф?
— Пятьсот рублей. Все, что было у нее в сумочке. Ну и плюс небольшое развлечение для уставших от непосильной работы сотрудников ОМОНа. Это общая картина. А частности — это уж как она сама теперь пожелает...
Почти неслышно работал диктофон, записывая рассказ девушки. Света лежала на спине с закрытыми глазами, словно ей было нестерпимо стыдно смотреть на своих посетителей, особенно на Александра Борисовича, который понимал, что сочувствие сочувствием, однако дело прежде всего. И был даже внешне деловитым и собранным, как и подобало бы «главному прокурору».
В палате было еще пять коек. Но остальных женщин, главным образом пожилых и к зачистке в Воздвиженске отношения не имевших, Галя уговорила ненадолго покинуть свои места и посидеть в коридоре, чтобы не мешать чрезвычайно важному делу, ради которого сюда прилетел из Москвы сам первый помощник генерального прокурора России. Уговорила, и те очень неохотно вышли из палаты, после чего Галя плотно закрыла дверь.
Света и сама не знала, почему они с Мишкой вдруг решили сходить в клуб и потусоваться на дискотеке. Может, думали, что после свадьбы на такие пустяки у них времени не останется. Ничто в клубе не предвещало беды. И когда в зал ворвались вооруженные омоновцы, все растерялись. Так бы успели разбежаться в разные стороны, а тут — растерялись.
Их согнали автоматами в тесную кучу возле сцены и стали девушек, на которых буквально пальцем показывал участковый Сенькин, находившийся здесь же в зале, выхватывать по одной и уводить из зала. Потом то же самое начали делать с парнями. Тех, кто пытался сопротивляться, швыряли на пол и топтали тяжелыми ботинками, били прикладами автоматов. Сколько времени это продолжалось, никто сказать не мог. Возможно, целый час, а может, и пять минут. Все пролетело стремительно, и многие пришли в себя, лишь когда их стали затаскивать в кабинеты на втором этаже управления внутренних дел. Сказали, для допросов и обысков. На самом же деле никто никого не допрашивал. А потом началось...
В сумочке у Светы эти гады обнаружили приглашение в ЗАГС, где было указано, когда она должна явиться для регистрации брака. Находка была встречена общим хохотом, после чего каждый захотел тут же «поиметь дело» с невестой. Но больше всех обрадовался Степка Малохоев, эта мерзкая сволочь, который якшается с бандитами — это всем давно известно. Он заявил, что будет первым, так как знаком с невестой чуть ли не с детства и она ему по жизни много осталась должна. Так что у него к ней свой счет. И с ним почему-то никто не стал спорить.
Ничего она никому не была должна, а Степку, дылду, болвана и придурка, она действительно знала. Он приставал к ней, когда она еще в школе училась. Но однажды она пожаловалась отцу, батя и подкараулил Степана. О чем они говорили, Света понятия не имела, но больше этот козел к ней не подходил.
«Значит, могла быть и своеобразная месть, — подумал Турецкий. — Интересно было бы посмотреть на Светиного отца, которого испугался Малохоев... И почему же Степан теперь не побоялся прийти и угрожать ее родителям?» Отметил себе вопрос...
Это была не пытка, не безумные мучения, это была смерть. Она стала сопротивляться, но Степка жестоко избил ее. Она не знала, сколько мужиков над ней надругались, она вообще ничего не ощущала. Когда ее привели в чувство, облив ледяной водой, она поняла, что лежит голая на полу, а вокруг нее ходят тяжелые ботинки. Потом ей велели одеваться. Ей помогла незнакомая девушка, которая без конца рыдала, грязно ругалась и растирала по своему лицу черные потоки туши. Она же вывела ее к лестнице, поддержала, когда они спускались к выходу, и в пустынном ночном дворе спросила:
— Ты знаешь, куда идти?
— Знаю, — сказала Света и поняла, что действительно знает.
Из управления домой ей надо было идти через мост. Ночь стояла холодная, а на Свете было только легкое платье. Куртка и сумка пропали. Но теперь ей было все равно.
На мосту, куда она с трудом прибрела, дул сумасшедший ветер. И Света даже обрадовалась. Ей показалось, что не надо будет предпринимать никаких дополнительных усилий — просто забраться на балюстраду. Но ей вдруг стало страшно. И этот страх на какую-то минуту оказался сильнее, чем тот ужас, который она пережила в милиции. И тут рядом с ней затормозила машина.
Вышедший из нее пожилой мужчина громко спросил:
— Ты чего удумала, девка?
И этот вопрос среди ночи был настолько неожиданным, что Света задумалась: а в самом деле, что она делает?
Мужчина подошел ближе, поднял за подбородок ее лицо и ужаснулся. Потом оглядел рваное платье.
— Где это тебя? — спросил он.
— В милиции...
Мужчина выругался.
— Далеко живешь?
Света сказала.
— Садись, давай помогу, девочка...
И вот туг Света снова потеряла сознание — теперь уже надолго.
Позже она узнала, что нечаянный добровольный спаситель привез ее домой. А потом они вместе с ее отцом отвезли беспамятную девушку в больницу, где ее тут же положили в реанимацию, под капельницу. И вот с тех пор она тут. Только вчера перевели в общую палату.
Завершив свой тихий и тягостный рассказ, Света открыла наконец глаза и уставилась на Александра Борисовича.
— Ты хочешь еще что-то добавить, девочка? — негромко спросил он, с болью, которая тяжким комом скопилась и мешала дышать, разглядывая желто-зеленые пятна, покрывавшие всю ее кожу — лица, рук, открытой груди.
— Вы убейте его... пожалуйста... Умоляю вас... Иначе я жить не хочу.
— Не волнуйся, успокойся, можешь быть абсолютно уверена, что от самого жесткого наказания он не уйдет. Это я тебе обещаю. А на твоей будущей свадьбе, вполне возможно, мы еще погуляем. Миша, мне сказали, тоже в больнице, но, самое главное, он жив и думает только о тебе. Так что у вас все еще впереди... Галочка, ну давай впускай этих любопытных старух, куда от них денешься... А к тебе, Света, у меня серьезная просьба: ничего и никого не бойся. Никто тебя больше пальцем не тронет. Ты уже все сказала. И они это узнают уже сегодня, так что угрожать тебе бессмысленно.
Распрощавшись с девушкой, Турецкий отправился к ее лечащему врачу. Это была крупная сорокалетняя женщина с круглым лицом и ярко накрашенными губами. Она была затянута в необъятный халат, а на голове красовалась давно уже немодная медно-красная провинциальная «бабетта», которая странным образом ей шла.
Представившись, Турецкий вежливо попросил медицинскую карту Светы Мухиной. «Бабетта» долго и тупо изучала удостоверение Александра Борисовича, а потом заявила, что не имеет права этого делать без распоряжения главного врача.
— Так идемте к нему, — предложил Турецкий.
— Я не могу оставить своего рабочего места, — с торжественной сварливостью заявила она.
Александр Борисович наклонился к ее ушку, торчащему из-под «бабетты», вдохнул терпкий аромат духов и страстно зашептал:
