Впрочем, девушек тоже недолго задерживали. Ментам нравились сдвинутые столы, они балдели, когда добрых три десятка местных красоток, отобранных ими специально и раздетых теперь догола, исполняли самые изощренные их фантазии, рыдая навзрыд, но не смея сопротивляться. Девок набрали много, на всех хватало, даже и не по одному разу. Особенно развеселились, когда узнали, что одна из них невеста и что на дискотеке она была вместе со своим женихом. Ну тут уж фантазия совсем разыгралась, и попробовать невесту захотел чуть ли не каждый второй. Верно говорят, что гуртом и батьку легче бить — такая вот философия...
Поразительно, но беспощадно насилуемые этими жеребцами девицы умоляли своих мучителей пощадить хотя бы невесту. И ведь ее почти пощадили! Правда, трое особо ретивых стражей порядка не могли себе отказать в удовольствии, особенно старался сержант Малохоев, словно мстя за испытанные им недавно унижения, но всему приходит конец. Стащили девушку со стола, толкнули к кучке ее одежды, валяющейся на полу, посмеялись вволю, глядя, с каким трудом она одевается, и дали ей подзатыльник — вали отсюда и благодари, что жива осталась.
К концу ночи помещения, кроме «обезьянника» внизу, где осталось сидеть десятка полтора самых упертых, а также братков, которые верили, что пахан их не оставит, опустели. Листы с показаниями большой кипой принесли в кабинет к начальнику.
Подчиненные были еще возбуждены, и глаза у них блестели. Сам вдосталь оторвавшийся сегодня, подполковник хорошо понимал их состояние.
— Рожи-то свои не открывали? — спросил на всякий случай.
— Никак нет, — ответил за всех самый крупный из них — Степан Малохоев. Ссадины на лице его еще не зажили, и он словно гордился теперь ими, щерясь в улыбке и открывая два золотых зуба по краям рта, сверкавших на верхней челюсти словно клыки.
— Смотрите мне! — строго погрозил им пальцем Затырин. — Чтоб никаких жалоб не поступало! Всех предупредили?
— А как же, даже расписки взяли, — подтвердил сержант. — Все как вы велели.
— Ладно, свободны, отдыхайте. А с теми, что за решеткой, с утра разберемся.
Подполковник был уверен, что так и будет. А сам если и жалел теперь, так только о том, что не позвал сюда Люську — она бы именно сейчас очень помогла ему поставить на проведенной операции жирную точку. Ну нет так нет... Он все равно был удовлетворен.
... А вот майор Сенькин не испытывал в душе своей подобного удовлетворения. Он внимательно наблюдал за действиями омоновцев и видел, кого успели захватить в зале. Большинство оказалось как раз те, кто постоянно портил ему кровь. Но не все, далеко не все! Были и те, кого обошла карающая рука. И в условиях, когда повсеместно вершится как бы правосудие, оставлять безнаказанными некоторых лиц не следовало.
Прихватив с собой пару сотрудников из опорного пункта, он сам пошел по домам, чтобы довершить начатое дело.
Кто ж откажется открывать дверь милиции? Тем более ему, участковому уполномоченному, которого знает весь район! И открывали на требовательный стук. Ибо уже какими-то путями узнавали, что творится в клубе и как там свирепствует областной ОМОН. Но те — чужие, а этот все-таки свой.
Претензии майора не отличались разнообразием. Он заявлял в присутствии явившихся с ним милиционеров, тоже известных в округе, что дочь указанного гражданина замечена в занятиях проституцией. И никакие крики и мольбы перепуганной девушки не могли поколебать жесткой уверенности участкового. Тут же составлялся акт, выписывалась квитанция, по которой преступница должна будет завтра явиться в опорный пункт, чтобы заплатить положенный штраф и получить официальное предупреждение об уголовной ответственности за свои деяния.
В отдельных домах штраф платили сразу, майор не возражал и степенным, уверенным шагом шел к дому своей следующей жертвы — уж он-то знал, где предпочтут заплатить ему без разговоров, нежели подвергать себя и свое дитя несмываемому позору...
Да оно, с одной стороны, и можно было бы понять. Именно к егерю иной раз наезжают всякие важные господа из области, а то и из самой Москвы, что позволяет этому Воробью, будь он трижды неладен, смотреть на окружающих и тем более на власть свысока, не испытывая к последней должного уважения.
Его двадцатилетнюю дочь — рослую красавицу Нинку — хорошо знал Сенькин. Всем она нравилась майору, все он принимал бы в ней, кроме одного проклятого качества, — подобно своему папаше, смотрела она на Сенькина свысока, как на ничтожное насекомое. Либо на пустое место. Вот ее-то и собирался теперь основательно прижучить Федот Егорович. А что? Забрать ее с собой, задержать временно, ну а там, в опорном пункте, вполне можно и договориться. Ежели она будет не против. А как она может быть против, если в его власти в таком свете выставить ее на всеобщее обозрение, что любая на все согласится, лишь бы дурной славы избежать. Какие у него аргументы? Да все те же.
Осечка вышла. Когда Сенькин постучал в дверь и потребовал, чтобы ему срочно открыли, голос егеря из- за двери сердито спросил:
— По какому делу?
— Претензии имеются, Тихон. К твоей Нинке!
— Слышь, Сенькин, а ты по какому праву законы нарушаешь? Я имею полное законное основание не открывать тебе дверь в ночное время. А если у тебя срочное дело, являйся утром, как положено, тогда и обсудим.
— Ты мне немедленно откроешь, законник, понимаешь, твою мать! Не то прикажу двери взломать за неподчинение!
— А ты ступай отсюда в клуб, Сенькин, где твои мерзавцы безобразят. Иди-иди, а то без тебя закончится! И тебе ничего не достанется! А дверь я тебе не открою. Ступай отсель!
— Так! — грозно заявил майор. — Ломайте, ребята!
В дверь тяжело ударили, — видно, хотели вынести ее плечами.
— Стойте! — закричал егерь. — Слушай меня, Сенькин. И вы тоже слушайте. Вот передо мной две двустволки. Двенадцатый и шестнадцатый калибр. И обе заряжены жаканами и картечью. Предупреждаю, тот, кто посмеет взломать дверь и войти незаконным образом в частное владение, немедленно получит заряд в брюхо. Их у меня четыре, а вас трое, я видел. И гляди мне, Сенькин, ты теперь не только погонами своими рискуешь, но и всей твоей холуйской жизнью.
За дверью стояла тишина — наверняка раздумывали. И егерь закончил свой монолог:
— А вы, ребятки, не слушайте этого олуха, имейте собственные головы на плечах. Я так думаю, что вам еще придется хорошо ответить за те безобразия, которые нынче творятся в городе. Ну а теперь давайте пробуйте взломать, коли есть охота и жизнью не дорожите!
И егерь защелкал, взводя курки ружей. За дверью услышали. Потоптались и пошли по ступенькам вниз. Через прикрытое шторой окно он увидел, как трое ментов удалились в сторону калитки и ушли со двора, не закрыв ее за собой.
Нинка сдавленно рыдала в углу. Тихон Платонович положил действительно заряженные ружья на стол, подошел к ней, ласково погладил по волосам и пробормотал:
