Ну как? — спросил Меркулов.
Ничего, — бодро ответил я, — все нормально, если не считать, что меня сначала чуть не отравили, а потом чуть не застрелили.
Но ты, как всегда, оказался на высоте.
Да. Но теперь просто валюсь с ног. Поэтому, господа, если вы не возражаете, после короткого доклада я поеду домой.
Меркулов с Грязновым кивнули, и я поведал им о своих приключениях.
Все это очень подозрительно, — покачал головой Меркулов, — получается, что они все это придумали для того только, чтобы повторить слова Стрижа?
Ну я еще узнал, что Патрик Норд приехал в Москву, — уточнил я.
Кстати, надо его как можно скорее разыскать. Но все равно этого очень мало. По сравнению с тем, что Сократ потерял от этой операции.
Да, — вставил Грязнов, — он, считай, ничего не добился, а карты все раскрыл.
Странно все это, — задумчиво сказал Меркулов.
Но страннее всего то, что кто-то позвонил и рассказал обо всем этом, — напомнил я, — кто это может быть?
Меркулов вздохнул:
—·_Чувствую, этот «кто-то» и ведет всю эту странную игру.
Кстати, — вспомнил я, — а как обстоят дела с Назаренко?
Никак. Повестку ему вручить не удалось. Секретарь заявил, что он находится во временном отпуске. Где и когда вернется, уточнить отказался. Но вряд ли он в отъезде.
Может, пошлем кого-нибудь к нему на дачу? Наверняка он там.
Вот завтра этим и займись. Теперь подведем итоги. Значит, Назаренко на Турецком. Слава, твои люди пусть разыщут Норда и последят за ним. Я попытаюсь все разузнать о Назаренко со своей стороны.
А Сократ? — подал голос Грязнов.
Завтра Саша его допросит.
Если жив буду, — вздохнул я и пошел домой.
2 октября 1997 года
11 часов
Москва,
Генеральная прокуратура РФ
Когда я пришел в свою контору, Женя Мишин, конечно, уже давно был на месте.
Женя, — сказал я торжественно, — поручаю тебе важное и ответственное задание.
Ну наконец-то, Александр Борисович, — прямо-таки расцвел Женя.
Дело действительно очень важное и ответственное. И сложное. Нужно отнести повторную повестку помощнику Президента Дмитрию Алексеевичу Назаренко.
Женя сразу скис. У него на лице ясно можно было прочитать: «И это вы называете сложным поручением? Да с этим любой курьер справится. Эх вы, гражданин Турецкий...» Но, конечно, вслух он ничего не сказал. А только взял повестку и спросил:
Когда идти?
Прямо сейчас. Только имей в ввиду — повестку нужно передать ему в собственные руки. И взять расписку, что он ее получил и с содержанием ознакомился. Езжай на его дачу — адрес у секретарши Меркулова.
А если его там не окажется?
Дождись, Женя, — серьезно сказал я, — поверь, это действительно очень важно. И самое глав-
ное — потом обязательно доложи. Если что — домой звони. Я сегодня буду рано.
Женя кивнул и, накинув свой плащ, отправился по моему заданию.
Теперь нужно было допросить Сократа.
Я снял трубку и позвонил в «Матросскую тишину», куда мы его вчера отправили. Предупредил, что приеду через час.Потом положил трубку, но тут же снова ее поднял. Нужно было звякнуть Меркулову. Не тащиться же к нему в кабинет!
Приемная, — лаконично ответила секретарша.
Мне Меркулова, пожалуйста. Это Турецкий.
Его нет.
Давно нет?
Как пришел, так и нет.
А где же он?
Секретарша понизила голос:
У Генерального.
Ну, это надолго. О чем они говорят — я, кажется, догадывался. Недельный срок, отпущенный Генеральным, истекает завтра. А у нас? А у нас, как говорится, еще конь не валялся. Сплошные догадки, гипотезы, версии... А между тем на ковре у Президента от нашего шефа потребуют конкретных дел.И это конкретное дело должен обеспечить не кто иной, как я. К завтрашнему дню.Я еще немного потусовался в своем кабинете, выкурил несколько сигарет, поразмышлял, а потом и отправился в «Матросскую тишину».
Дежурный встретил меня неприветливо:
Вас просил зайти начальник тюрьмы.
Зачем? — удивился я.
Дежурный пожал плечами:
Не могу знать. Просил, как только вы придете, проводить вас к нему.
Савелия Павловича Попова я знал давно. Общаться приходилось два-три раза в месяц, а иногда и чаще. Это был неприветливый и очень молчаливый полковник лет пятидесяти. На лице у него застыло выражение мрачной озабоченности. И, надо сказать, я его понимаю. Быть начальником одного из крупнейших следственных изоляторов — такого врагу не пожелаешь.
Пришел? — буркнул он себе под нос, когда мы с дежурным вошли в его кабинет. Потом он издал губами звук типа свиста, и дежурный исчез прямо на глазах.
Здравствуйте, Савелий Павлович. Как здоровьечко?
Шалит.
Н-ну-у, — покачал головой я, — небось ревматизм одолевает?
Попов обожал разговоры на медицинские темы. Только они могли заставить его произносить более одного слова подряд. Ну, скажем, два или даже три.
Одолевает, сволочь! — схватился Попов за поясницу. — Ничего не помогает.
Сыро у вас тут, — сказал я, поеживаясь.
Действительно, даже в кабинете начальника, самом, наверное, благоустроенном помещении в «Матросской тишине», было жутко неуютно.
Тюрьма, — развел руками Попов.
Зачем звали, Савелий Павлович?
Умер, — опять вернулся к своей обычной манере изъясняться Попов.
Кто умер?
«Кто», «кто»... Дед Пихто. Островский твой умер.
Как?! — закричал я.
...к верху, — грубо ответил Попов.
Когда?
Ночью.
Как?! — ошарашенно повторил я.
Тьфу, блин, мать твою... — разразился неожиданно длинной тирадой Попов, — заладил. «Как» да «как»! Нет твоего подследственного — и все тут. Уголовники порешили.
Я же просил, Савелий Павлович, моих подследственных в приличную камеру...
У меня все камеры приличные, — загрохотал Попов и от возмущения даже встал за своим столом, — что мне его, в своем кабинете держать? На стульчик посадить? У меня две тысячи зеков! И каждый есть просит, пить просит, спать просит, срать просит... Вы там в своей прокуратуре...
Дальше воспроизводить не могу. Из чувства врожденной деликатности. Скажу только, что на моей памяти еще ни разу Попов не произносил столько слов подряд.
