– А нам все равно ничего не задали!
Евгений молча рассмеялся и развел руками. Нина слабо улыбнулась и обреченно покачала головой. А потом ушла в комнату.
– Вы думаете, что нас подслушивают? – спросила она, закрыв дверь, уже на лестничной площадке.
– Не уверен, но лучше обезопаситься. Давайте пойдем медленно, а вы мне, пожалуйста, расскажите все, что вам известно. Повторяю, это просто необходимо, в первую очередь для вас. Я все объясню. У меня с Вадимом буквально накануне был один разговор. Можно сказать, секретный. Все я вам не расскажу, но кое-что. Поэтому не бойтесь меня… Как у вас, кстати, с деньгами?
– Да как? Плохо… Помогли вот, собрали на работе… Олег привез. Будем тянуть. Я-то не работала. А теперь остается ждать его пенсии. И работу искать.
– Пенсию-то дадим, никуда не денемся, – хмуро сказал Евгений. – Но и нервы помотаем… Такая у нас система, мать твою… извините. Ладно, это дело мы с вами поправим… Итак, что вам известно?
– Ах, да ничего практически! Что мне наговорили, то я и знаю. Вон, на дачу съездила, закрыть же теперь все надо. Видно, продавать придется, самой не выдюжить… А Клавдия, соседка, и ошарашивает: у тебя, говорит, Нинка, полный горшок американских баксов отыскали! Ну надо же! И смех и грех! Ну откуда у нас какие-то доллары?! С каких это доходов?!
– Не волнуйтесь, разберемся. Это сейчас не главное. А Вадим в последние дни… ну, я имею в виду, в середине августа, вам ничего не говорил? Ни о каких своих неприятностях?
– Так мы ж с Лизонькой его почти и не видели. Он все здесь, в Москве, находился, а к нам – изредка. Привезет чего-нибудь вкусненького, переночует и – обратно. Опять ж командировки…
– Да, это все было. А у вас с ним никаких ссор? Знаете, случается, особенно под горячую руку!
– Да за что ж на него сердиться-то? Вот уставал он, это да. Заметно было.
– Уставал, значит… – пробормотал Евгений и невольно покачал головой, вмиг вспомнив раскинутые на банкетке ноги Татьяны. – Ну ладно, тогда вы, Нина, меня послушайте… – Он еще не решил, говорить ли про записку в черной папке или свести все к разговору. – Дело в том, что незадолго до… ну, в общем, моего отъезда в командировку… А Вадим, кстати, тоже должен был вылетать, только на Север, мы с ним об этом говорили. Говорили о жизни, обо всем. Он бодрился, но, как я теперь вижу, у него все-таки было подавленное настроение. Почему? Хотел бы и я знать ответ на этот вопрос…
Они вышли во двор, потом на улицу. Евгений сказал, что проводит ее до магазина и обратно домой, но заходить не будет. Так надо. А затем продолжил свой рассказ:
– Словом, расставаясь, а встретиться мы должны были по идее только сегодня, он передал мне эту папочку и попросил… Вы ничего о ней не знаете? – Евгений посмотрел на Нину в упор.
Она вроде немного смутилась, но отвела глаза и, уже не глядя на него, пробормотала:
– Откуда?…
– Ну хорошо. – Женя понял: ей что-то известно, но она не сознается. И не надо, так проще. – Так вот, Нина Васильевна, дорогая моя, Вадим попросил меня сохранить у себя эту папку, поскольку к служебным делам она отношения не имеет, а он за нее боится. Почему – я понял только сегодня, когда вернулся домой и узнал, что Вадим так нелепо ушел из жизни. – Он не хотел говорить: застрелился или убили, чтоб лишний раз не травмировать Нину, да и сам теперь, честно говоря, ни в чем уже не был уверен. – Короче, достал я эту папочку. Он мне сам сказал: мол, если чего случится, мало ли, при нашей-то профессии, я могу ее вскрыть. Что мне и пришлось сделать. Не скрою, – вздохнул Евгений, – там была и короткая записка. Для меня. Похоже, он уже знал что-то о своей судьбе и не оправдывался, нет, а просто просил меня сделать для него… ну, выполнить его последнюю волю, скажем так. Записку эту я вам читать не дам ни при каких обстоятельствах. Больше того, считайте, у нас с вами вообще никаких разговоров по поводу папки не было. Вы знаете специфику работы вашего мужа, нашей службы и понимаете, что любое лишнее слово может немедленно привести к трагическому исходу. Даже наших близких. Но чтобы исключить также и ваши сомнения по поводу сказанного, дам прочитать буквально две строчки. Вы узнаете почерк своего мужа и этого вам будет довольно. – Евгений достал из кармана записку Вадима, согнул текст так, чтобы были видны только две строчки: «Здесь, в свертке, пятьдесят тысяч. Это все, что я смогу сделать для своей семьи». Держа в руках, протянул Нине: – Читайте, его рука?
– Да-а… – помедлив, сказала она и испуганно посмотрела на Женю. – Но откуда это?
– Когда узнаю, может, скажу. Но скорее всего – узнаю, однако не скажу. Ясно?
– Ничего не ясно! Как же я могу это?…
– Молча, – сухо сказал Евгений. – Папка вам не нужна, а сверток я вам передам тогда, когда вы откроете дверь в свою квартиру. Он вам не для того, чтобы вы немедленно кинулись в разгул! Извините, – смутился он, увидев глаза Нины. – Я не то хотел сказать. Но вы поняли. Никто, ни одна живая душа об этом знать не должна. Вадька невольно и меня подставил. Но подставит еще больше и вас, и меня, и всех своих знакомых, если я передам все это нашему руководству. Я думал об этом, говорю вам искренне. Но решил поступить так, как я поступаю. А здесь ваша дальнейшая жизнь. Не шикуйте, спрячьте подальше, берите понемногу, вы – женщина и мать, не мне вас учить. Можете сдавать свою дачу и говорить, что живете на эти деньги. Пенсию, в конце концов, дадут на ребенка, но это все – кошкины слезы. В общем, постарайтесь поступать разумно. Боитесь у себя держать – можете рассчитывать на меня в этом вопросе. Возьмите на первое время, а потом позванивайте мне, когда потребуется. Не меняйте купюры в одном пункте… Ну давайте, чего вам надо купить?
– Подождите, я сейчас…
И она ушла в магазин. А он отошел в сторонку и закурил. Ее долго не было. Докурив, Евгений заглянул в магазин. Удивился: народу совсем не было. Чего ж она так долго? И вдруг он увидел Нину. Она, сжав виски ладонями, стояла у окна. А на сгибе локтя у нее висела пустая полиэтиленовая сумка.
Он подошел сзади.
– Вы забыли дома деньги?
Она резко обернулась. В покрасневших глазах ее стояли слезы.
– У меня уже сил нет… – прошептала она и припала лицом к его груди.
– Ну-ну, – заговорил он негромко, поглаживая ее по голове. – Жизнь еще может быть очень долгой. И у вас дочка. А ей необходима прежде всего материнская забота… Давайте я пойду и разменяю вам какую-нибудь сумму?
– Пожалуйста, у меня голова совсем уже не варит…
Евгений видел неподалеку обменный пункт. И курс валюты вроде приличный – за двадцать восемь. Особо стесняться теперь тоже смысла не было. Поэтому он скинул одну резинку со свертка, ногтем разорвал сбоку газету и вытащил пять сотенных купюр.
Меняла – крутой парень с «голдой» на мощной шее – лишь изучающе взглянул на Женю, но документа не потребовал. Скучая, сунул купюры в свою машинку, проверил на подлинность и так же скучно отсчитал четырнадцать с чем-то тысяч. Евгений не стал пересчитывать. Нельзя себя ронять, меньше вопросов.
