Но время шло, как и было предсказано, получившие передышку экстремисты развязали новую войну, ушел в провинциальные политики бравый некогда генерал и стал абсолютно никому не интересен. Само по себе потеряло смысл и обещание «начистить рыло». Человеку вообще свойственно быстро забывать даже острые моменты истории, если они конкретно тебя не коснулись. Оно, конечно, стоило бы все-таки ценить мгновения, которые, по словам поэта, свистят как пули у виска, да кто ж этим станет всерьез заниматься в быстротечности нашей жизни?.. Однако ж и не у всех, будто по команде, разом отшибает память! Вот и председатель фонда, отставной полковник, которого свои по старой памяти звали попросту Димой, не страдал потерей памяти. Он с заметным даже изумлением увидел входящего к нему в шикарный кабинет почти легендарного Севу Головача.
— Бог мой! — воскликнул Дима, резво поднимаясь из-за широченного стола и раскидывая руки, как бы желая обнять гостя от всей своей широкой ветеранской души. — А я, честно, и не врубился! Мне докладывают: там, мол, просится один из наших, из «афганцев», он в охране работает, в частной. Говорит, проблемы имеются! Головач, да это ж ты?! Ну даешь!
Сева, хотя и был почти ровесником Димы, выглядел явно моложе и крепче. Видно, сказывалась простая, живая жизнь без участия в дерьмовой политике, в которой, куда ни сунься, вечно обретаются все эти фонды, общественные движения, не говоря уж о партиях, блоках и так далее. Такой вывод немедленно сделал вслух сам Дима, будто заранее оправдываясь за собственные обрюзгшие формы и надорванное в вечных дурацких баталиях здоровье.
— А ты, гляжу, цветешь! — И в этом завершающем штрихе явственно слышалась откровенная зависть к Севиной благополучной житухе.
— Ну, не скромничай, — усмехнулся Голованов, — и у самого, поди, не сухари жуют.
— Да это все разве главное?.. Ладно, оставим, ты ж меня знаешь, жаловаться не умею. Говори давай, что привело? А то у меня через пятнадцать минут опять болтовня начнется… — Дима, морщась, посмотрел на свои наручные часы — «Ролекс», между прочим, отметил про себя Сева, а он, даже самый, говорят, дерьмовый, в смысле без наворотов, не меньше, чем на пару тысяч баксов тянет. Не хило живет-поживает председатель Дима.
— А я тебя, если разрешишь, дольше и не задержу. Но, Дима, давай по старой памяти, сугубо между нами. Если тебе это сегодня не в жилу, я, честно, пожму твою достойную руку и уйду. Говорить?
— Эва как! — вмиг насторожился Дима. — Чего, опять гребаная политика?
— Не думаю. Скорее, уголовщина.
— Ха! Да этого добра!.. Садись, говори. Может, чего… а? За встречу! — Дима щелкнул себя по шее под скулой, обозначая знакомое всем нормальным мужикам действие.
— Так у тебя ж совет! — засмеялся Сева.
— А я их все равно слушать не буду! Тут же у меня чего главное? Boвремя щеки надувать и кивать многозначительно. А болтать они сами горазды. — Дима, уже не спрашивая, нажал клавишу интеркома и сказал: — Зайди.
Тут же в дверях появился помощник, который и сообщал Диме о приходе «афганца».
— Сеня, одна нога здесь, а другая… сам знаешь где! Организуй нам с Севой по маленькой. Ну и… кофейку? — спросил Севу. Тот кивнул. — Бегом! — скомандовал Дима и, опустившись на свое место, показал Севе садиться напротив. Все-таки чиновник — можно ж было и за длинным столом для заседаний устроиться, так сказать, по-приятельски, на уголке. Нет, видно, в руководящем кресле Дима чувствовал себя более уверенно. Ну и ладно, хрен с ним. Дело важнее, подумал Сева.
— В двух словах, — сказал Сева. — Мы с ребятами, о которых ты, верю, помнишь, работаем в ЧОПе «Глория». Есть такое охранное предприятие. Все нормально, ты не бери в голову, просить мы ничего не будем.
— Уже неплохо, — хмыкнул Дима, кладя подбородок на сомкнутые кулаки и глядя на Голованова исподлобья.
— Дело наше заключается в другом. Объясняю. Но помни, ты обещал: нет так нет и разговора не было.
— Забито.
— Вот и хорошо… Короче, расследуем мы одно грязное дело.
— Так вы ж — охрана! А при чем сыскари?
— А у нас все — и охрана, и сыск, и слежение, и все, что тебе надо. Имей, кстати, в виду… И в этом деле, насколько я вижу, светятся наши бывшие «афганцы». Одного, который жертва, мы, разумеется, сами расколем. Да у него и выхода иного нет. А вот другой, который, по нашим подозрениям, организовал «мочилово», тот, извини, является твоим кадром. Поэтому я и пришел к тебе. Мне нужно копнуть его и как можно глубже. Конечно, ты сам понимаешь, есть «контора», есть МУР, есть налоговики, другими словами, копателей достаточно. Но нужно ли это тебе, Дима? О наших ветеранских организациях и так уже столько понарассказано, что впору детей пугать. На хрена, извини, лишний шум?
— А чего там просматривается? «Мокруха»? — задумчиво спросил Дима. — Так этим, к сожалению, никого не удивишь…
— Тут сложный узел. МИД завязан, парень-то замминистра возил. И кому бомба предназначалась, пока не разобрались.
— Погоди! — встрепенулся Дима. — А это не… ну, как его? Каманин, да?
— В яблочко.
— И ты полагаешь, что организовали наши? Я имею в виду кого-то из фонда.
— Он отделением у тебя командует. В Пушкинском районе. Бывший десантник, капитан Сиповатый.
— Ах, инвалид? Знаю его! Отличный мужик… Ну, с загибонами, не без этого. Биография — понятное дело. Так что ты-то от него хочешь, Сева? — Во взгляде Димы мелькнуло подозрение, и это очень не понравилось Голованову, подумал, что зря пришел.
— От него я хочу только одного: правды. Но он не скажет. Поэтому я и пришел к тебе, как к своему товарищу. В прошлом. А как получится в будущем — время покажет. Ответь мне, Дима, в твоем фонде, кроме тебя, разумеется, есть еще хоть один честный человек?
— Обижаешь, — после длительной паузы, во время которой внимательно изучал поверхность своего письменного стола, сказал негромко хозяин кабинета.
— Не хотелось бы.
— А чего надо-то? — не поднимая головы, спросил Дима.
— Надо немного. Чтобы ты поручил ему произвести ревизию в этом отделении, а я бы с ним — в качестве помощника. От любой организации, которую ты сам назовешь. Мне лишнего не надо. И если там окажутся не «загибоны», думаю, ты тоже заинтересован, чтобы криминала в твоем фонде было как можно меньше.
— Это верно, — немедленно откликнулся Дима. — Когда тебе надо?
— Как обычно, вчера.
— Ну, ты же сам должен знать, такие проверки с бухты-барахты не бывают. Сразу подозрения и — концы в воду.
— Вот и надо помешать их утопить.
— Так ставишь вопрос? — К Диме, похоже, вернулась его жизнерадостность. — Ладно, сегодня я думаю, а завтра называю тебе фамилию «ревизора». Так пойдет?
— Я очень рассчитываю на тебя, Дима.
Без стука открылась дверь, и помощник пропустил вперед себя милую длинноногую девушку с подносом, на котором стояли бутылка коньяка, две рюмки и чашки с дымящимся кофе.
