Вот вчера привезли симпатичного вроде бы парнишечку с головной травмой. Он долго был без сознания, ему сделали целый комплекс вливаний и положили в реанимацию, где он к концу дня пришел в себя. Открыл глаза, и по его взгляду Наташа увидела, что он уже освоился, понял, где находится, может, и вспомнил те обстоятельства, при которых оказался здесь. Во всяком случае, глаза его были осмысленные. Но что интересно, буквально через час с чем-то к палате, где находился этот парень — Рожков его звали, Владимир Сергеевич, — прибыла охрана. Крупный такой омоновец в форме и с пистолетом в открытой кобуре сел на стул перед дверью в палату, как говорят, в предбаннике, и на всех проходящих мимо смотрел, как на преступников. Прямо хоть документы ему предъявляй! Да кто ж их таскать с собой тут станет? Вот Наташа и рассказала ему, этому омоновцу, кто здесь имеет право проходить и находиться, а кто нет. Он, кстати, тоже уставился на Наташины ноги, прикрытые халатом, будто больше ему и думать было не о чем. Ну, мужики! Ну, кобели!
А этот Вова вдруг таким скромником оказался, что Наташа даже сперва и не поверила. Другой бы уж точно, когда она наклонялась над ним, помогая с капельницей или обтирая лицо влажной салфеткой, постарался как-нибудь половчее запустить пятерню свою к ней под юбку — ведь точно, заманчивое дело! Или грудь маленько «проверить», которая ну прямо так и рвется наружу из-за выреза кофточки. А этот — нет. Смотрел на нее внимательно, но думал, видно, о чем-то своем, причем напряженно. У него даже морщинки на молодом лбу собирались строчками. А потом вдруг произнес:
— Меня никто не спрашивал?
Наташа отрицательно покачала головой, подумала и спросила в свою очередь:
— А должны?
— Почему ты так думаешь? — Он слегка нахмурился.
— Сам же говоришь, — Наташа пожала плечами и добавила: — A там, за дверью, твой охранник, да?
— Какой охранник? — словно испугался он.
— Обыкновенный. Вот здесь, — Наташа провела пальцев у себя над левой грудью, — «ОМОН» написано. И с оружием. А ты чего, большой начальник?
— Не-а, — подумав, ответил Володя. — Просто я большого начальника вожу. Шофер я.
— А чего ж тебя тогда так защищают?
— А я знаю? — помрачнел Володя. — А тебя, сестричка, как зовут?
— Наташей.
— Слышь, Наташа, только между нами, да? Если кто-нибудь про меня спросит, ты не говори. А мне скажи сразу, ладно? Чтоб я знал, — он правой рукой, свободной от иглы капельницы, слегка потрогал перебинтованную голову и спросил: — А чего у меня?
— Совсем ничего не помнишь?
— Да так, местами…
— Чего было-то?
— Машину мою взорвали… — неохотно ответил Володя.
— Господи! А ты где был?
— А я вот как раз и вышел… Задело.
— Ну, парень, считай, в рубашке родился. Но ты много не болтай. Сотрясение у тебя, средней тяжести. Скорей всего. Но это тебя обследовать будут. И проникающее ранение задней части свода черепа. Хирург какие-то щепки вынул.
— А-а, понял, это меня деревянной дверью шибануло. Точно… Давно я здесь, Наташа?
— Вчера утром привезли.
— Ясно… А этот… давно сидит?
— Ну, сразу и сел. Ночью другой был, а сейчас опять он. Стерегут тебя, Вова. Может, ты сбежать хочешь? — Наташа кокетливо поиграла глазами.
— С тобой хоть на край света, — мягко ответил он и закрыл глаза.
И вот же гадство! Так сказал, что у Наташи прямо что-то колыхнулось в груди. И томительно-горячо вдруг стало, до дрожи. А он уже, кажется, спал. Она посмотрела внимательно: глаза были не зажмурены, а закрыты, как у спящего, и дышал ровно и тихо.
В другое время она, может, и не обратила бы внимания на этого парня, а тут поглядела его медицинскую карту и удивилась. «Парнишечка»-то оказался совсем не прост. Во-первых, было ему почти сорок лет, это он выглядел молодо. А во-вторых, успел в жизни повидать всякого. Был даже ранен в Афгане, а ведь это случилось лет пятнадцать назад, если не больше. И теперь про бывших «афганцев» рассказывают всякое — тут тебе и прямой криминал, и что хочешь. А те, которые успели устроиться, живут дай бог всякому. Наташа была девушкой неглупой и все это хорошо знала. И еще у Володи было явное преимущество перед многими другими — он был холост, а значит, при правильном раскладе — перспективен. Во всяком случае, для начала Наташа решила про себя не торопить событий, но и не упускать нечаянной возможности. А беспомощные мужчины, говорят, особо ценят ненавязчивую женскую заботу, что, между прочим, тоже входило в ее служебные обязанности.
О том, что пострадавший Рожков пришел в себя, Наташа, естественно, сообщила врачу. Тот, видимо, уже имел какие-то указания на этот счет, поскольку через короткое время в реанимационном отделении появился рослый и интересный мужчина, который представился старшим следователем Генеральной прокуратуры. Охранник при виде его поднялся, оторвал наконец свою задницу от стула и так и простоял все время, пока следователь находился в палате и беседовал о чем-то с Рожковым. И уже судя по одному этому, был он наверняка очень большим начальником.
Но ведь это кому начальник, а кому… ну да, просто симпатичный мужик, который не позволит себе руки там распускать или скабрезность какую между слов бросить, нет, такой только глянет, а у тебя прямо все опускается. Почувствовала на себе его мимолетный взгляд Наташа и вмиг позабыла о раненом своем пациенте. Да, если бы вот этот пригласил, она б, пожалуй, и не подумала искать причины для отказа. С ним, конечно, и в застолье не заскучаешь, а уж тем более в койке.
Наташа стояла в коридоре, прислонившись пылающим лбом к прохладному стеклу окна, и переживала от сонма мыслей, роившихся в ее голове. Вот он взглянул на нее, и она вмиг почувствовала какой-то совершенно непонятный стыд, будто оказалась полностью раздетой перед ним. Или это уже он сам про себя успел? Ну-у быстряк! А потом увидела его широкие запястья — это у сильных и страстных мужиков, с такими воистину можно куда угодно, да хоть на тот же и край света. Но на безымянном пальце правой руки блеснуло узкое золотое кольцо. Жаль, конечно, такой мужик — и окольцованный. Но с ума сводил его взгляд, прямо жгучий какой-то. Наташа будто носом чуяла, что и caма не оставила его равнодушным, а значит, он, закончив свои следовательские дела, наверняка сделает попытку завязать знакомство. И тут уже необходимо было решить: надо ли ей это? Все-таки Наташа считала себя девушкой достаточно практичной. С одной стороны, может наклюнуться холостой Bова, который недолгими ее стараниями определенно окажется у нее в руках, а с другой — этот журавль в небе. Ах, как к журавлям-то тянет! Но ведь по жизни синица — она надежнее. Когда в руках…
Вот так и размышляла Наташа, полагая, что мысли тех двоих, которые разговаривали в палате, тоже отчасти заняты ею. Хотелось так думать. На самом же деле все происходило с точностью до наоборот…
Турецкий с первого же взгляда оценил все преимущества этой медицинской сестрички перед теми, кого уже успел увидеть здесь, в Склифе, угадал, как ему показалось, и ее готовность пойти навстречу его безмолвному призыву, но все это в настоящий момент его совершенно не волновало. Может, сама по себе сработала привычка как-то по-особому выглядеть перед красивой женщиной, этакое павлинье желание распустить хвост. Но едва он увидел, что девушка, кажется, «поехала», инстинктивное охотничье желание так же быстро испарилось. В настоящий момент Александра Борисовича интересовал лишь человек, который лежал под капельницей и старательно, но не очень умело изображал, как тяжело ему говорить, как его общее состояние не позволяет ему сосредоточиться на вопросах, которые задает следователь. Хотя сами по себе вопросы были пока просты до примитивности, и ответить на них никакого труда не составляло. Но именно эта игра и подсказывала Турецкому, что пострадавший парень пытается уйти от правды, пробует пудрить следователю мозги своим крайним нездоровьем. А вот та сестричка, что в коридоре, на вопрос Александра Борисовича, как чувствует себя Рожков, ответила, ни секунды не задумываясь: вполне. И даже плечиками пожала: мол, зачем задавать вопросы, когда кругом полная ясность? Так он растолковал для себя ее ответ. А этот пробует изобразить, что едва ли не помирает. Вторая ложь — и от второго, участвовавшего в деле человека, — это уж слишком.
