— Будем надеяться, — с хмурой улыбкой отозвался Богачев.
Вспоминая обо всем этом теперь, спустя три дня после убийства, Богачев чувствовал непреодолимую ненависть к белобрысому подонку, который заставил его убить человека. Но ненавидел он и себя — за то, что согласился на это убийство. Хотя Бог не оставил ему другого выбора. Нет, не оставил…
В ту ночь Богачев так и не смог уснуть. Так же, как и в предыдущие. От бессонницы его знобило. Пытаясь согреться, он сунул руки в карманы. Правый карман был порван, и за подкладкой Богачев обнаружил маленький графитовый стерженек от карандаша.
Утром, едва начало светать, он посмотрел на свои руки: на сбитые костяшки пальцев, на сорванный потемневший ноготь большого пальца («оказывал сопротивление при задержании», как гласил протокол), на голубоватые, взбухшие вены… На губах Богачева застыла судорожная усмешка. Он принял решение.
11
— Да, слушаю… Что?.. Да, понял. Как это случилось?.. Ясно. Скоро буду.
Турецкий опустил телефон в карман. Лицо его было обескураженным и растерянным.
— Что-то случилось? — спросил Вячеслав Иванович Грязнов, с которым Турецкий сидел в баре «Пивная пена» за кружкой пива.
— Да, Слава, случилось… Богачев перерезал себе вены.
— Жив?
Турецкий тихо покачал головой:
— Нет.
— Как он это сделал?
— Оторвал от пальца ноготь и… — Турецкий поморщился и передернул плечами: — Кошмар.
— Н-да, — сказал Грязнов и отодвинул от себя кружку с пивом.
Турецкий глянул на часы, затем достал из бумажника купюру и небрежно бросил ее на стол.
— Славка, ты извини, но мне нужно ехать.
— Да, конечно, — кивнул Грязнов, поддел пальцем купюру и перевернул ее. — А это забери.
Турецкий попробовал было запротестовать, но наткнулся на суровый взгляд Грязнова, взял купюру и сунул ее в карман.
— Без обид? — спросил он Грязнова.
— Без обид, — кивнул тот.
— Ну, бывай.
В тот же вечер Турецкий беседовал с экспертом.
— Вот, — эксперт протянул Турецкому маленький пластиковый пакетик, в котором лежал кусок светлой ткани. — Мы нашли это в пищеводе у Богачева.
Турецкий посмотрел на пакетик и поежился:
— Что это?
— Лоскут от рубашки, — разъяснил эксперт. — А буквы он нацарапал кусочком грифеля. Он так и держал его в руке, когда его нашли… Самоубийцы удивительно изобретательны, — резюмировал эксперт, держа пакетик на ладони и разглядывая его. Затем он перевел взгляд на Турецкого и с усмешкой спросил: — Сами достанете или мне это сделать?
Турецкий поморщился:.
— Давайте вы. Я вам доверяю.
Эксперт вскрыл пакетик, извлек из него лоскут и осторожно его расправил. Поднес лоскут к лицу Турецкого.
— Мало что разберешь, — прокомментировал эксперт. — Так, несколько букв…
Турецкий внимательно вгляделся в лоскут.
— «Дем…ев… Да…лов… Пленка с…» — прочел он вслух и поднял глаза на эксперта. — Пленка. Какая, к черту, пленка?
Эксперт пожал плечами.
— А эти буквы? — задумчиво спросил Турецкий. — Это что, чьи-то фамилии?
— Похоже на то, — кивнул эксперт. — Забираете? — Да.
— Завернуть или так возьмете? — с ернической улыбкой поинтересовался эксперт.
— Заверните. Это подарок, — подыграл ему Турецкий.
Они переглянулись и кисло улыбнулись друг другу.
12
На этот раз Елена Петровна Богачева пришла в прокуратуру сама. Турецкий вклеивал в дело Кожухова отчет эксперта о причине смерти подозреваемого Богачева, когда открылась дверь.
Жена самоубийцы держалась скромно и даже робко. Лицо ее стало еще более одутловатым, глаза были воспалены от слез, обесцвеченные волосы растрепались, но Елена Петровна не делала никаких попыток привести прическу в порядок.
— Я хотела поговорить с вами о Сергее, — негромко сказал она.
— Да, конечно, — кивнул Турецкий и отодвинул папку с делом. — Я вас слушаю.
Богачева достала из сумочки платок и промокнула глаза.,
— Если б я только знала, что все так кончится… — с трудом выговорила она.
Турецкий сочувственно вздохнул. Говорить тут было нечего.
— Я знаю, что Сергея обвиняют в убийстве… — продолжила Богачева спустя минуту.
— Обвиняли, — машинально поправил Турецкий.
— Что?
— Ничего, — виновато проговорил Турецкий. — Продолжайте, пожалуйста.
Богачева высморкалась в платок, затем спрятала его в сумку.
— В день убийства Кожухова к Сергею приходил незнакомый мужчина, — заговорила она. — Я смотрела телевизор, а на кухне у нас ремонт, поэтому Сергей и этот мужчина пошли в спальню. Сергей сказал, что им нужно поговорить. Мужчина был в кепке и темных очках. В спальне на стене висит маленький «сигнальник». Это такой плоский микрофончик, чтобы мы знали, когда Виталик проснулся или когда он чего-то хочет. Виталик — это наш сын, — пояснила Богачева.
Турецкий кивнул:
— Я понял.
— Как только Виталика положили в больницу, мы выключили «сигнальник», — продолжила Богачева. — Но кто-то из них, то ли Сергей, то ли незнакомец, случайно включил его снова. Наверное, задел затылком. И я… я слышала часть их разговора…
Турецкий почувствовал, как у него вспотела спина.
— Вы можете сказать, о чем они беседовали? — стараясь говорить спокойно, спросил он.
— Я… не очень хорошо помню. Но кажется, этот незнакомец уговаривал Сергея сделать «что-то. Он сказал: «…За сына и жену можете не беспокоиться. Голодать им не придется. Это я вам обещаю…» И потом еще: «Не будем пессимистами… Вас не поймают».
— Это все?
Богачева вздохнула:
— К сожалению, да. Я пыталась расспросить об этом мужа, но он ничего не ответил. Сказал, что это его профессиональные дела. И еще он сказал: «С Виталиком все будет в порядке, я об этом позабочусь». — Богачева замолчала. Она снова достала из сумочки скомканный, грязный платок и вытерла слезящиеся глаза. Затем посмотрела на Турецкого и спросила: — Александр Борисович, вы правда думаете, что это Сергей убил того человека?
— Похоже на то, — ответил Турецкий.
— Он сделал это ради Виталика. Я догадывалась, что он задумал что-то незаконное. Но я не думала, что он хочет кого-то убить… Поверьте.
— Да, — кивнул Турецкий. — Я верю. Но человек мертв.
— Я понимаю, что в этом есть и моя вина. Ведь я догадывалась… Но… понимаете, Виталику так нужна была эта операция… Господи, если б я только знала!
