— Что правда, то правда, — улыбнулся в ответ Лобанов. — Ну что, пропустим по рюмочке за встречу? У Левы вроде есть. — Он повернулся к Шаховскому: — А, Лева? Потешишь старых друзей вкусной огненной водой?
— Почту за честь, — с улыбочкой ответил Шаховской. — Что предпочитаете — коньяк, виски, джин?
— Я бы выпил нашей, «Посольской». А ты как, Тони?
— А мне все равно. Главное, чтобы горело и бодрило.
Вскоре старые приятели расселись вокруг небольшого мраморного столика. Водка была открыта, закуски выставлены.
— Охраны у вас, ребята, больше, чем в Кремле, — заметил Антон Сергеевич. — Во дворе целая рота, да и в доме…
Лобанов кивнул:
— Это необходимая предосторожность. Все-таки выборы на носу.
«Об этом, вероятно, и пойдет речь», — подумал Антон Сергеевич. Он внимательно посмотрел на премьера и прищурился. Лобанов ответил толстяку прямым, простодушным взглядом.
— Как сам? — спросил премьер. — Как семья?
— Да ничего, — вздохнул Антон Сергеевич. — Живем помаленечку. Вот сына недавно в Англию отправил учиться. Дочка замуж вышла. Так что все в порядке.
— Отчего же в Англию? — приподнял соболиные брови Лобанов. — Наши-то чем же плохи? Мой Максимка в Москве учится, и ничего.
— У власть имущих свои причуды, — с улыбкой заметил Кусков.
Лобанов засмеялся.
— Ох, Антон Сергеевич, — смеясь, сказал он, — все подколоть норовишь. Не только пузо у тебя от молодого-то осталось — чувства юмора тоже хоть отбавляй. Давай-ка, Лева, разливай.
Шаховской с готовностью взял бутылку и разлил водку по рюмкам.
— Я часто вспоминаю всех наших… — задумчиво сказал Лобанов, держа в руке искрящуюся рюмку. — Сильно нас жизнь разбросала.
— Это она нас разбросала, — сказал Кусков. — А тебя, Алексей Петрович, она подбросила.
Лобанов мягко улыбнулся.
— Чем выше взлетишь — тем больнее падать, — заметил он. — Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Давайте-ка за нас!
Они выпили.
— Нет, Тони, серьезно, — продолжил премьер. — «Университетский проспект» — это для меня святое. Такие клятвы даются раз в жизни, а верность им хранят до конца дней. По крайней мере, я к этому так отношусь. — Глаза Лобанова стали внимательными. — А ты? Тони, как ты к этому относишься?
— Так же, — кивнул Кусков. — Даже еще сильнее. Я всегда был самым эмоциональным в нашем братстве.
— Что правда, то правда. Значит, если что — я могу на тебя рассчитывать?
— О чем речь! Насколько я помню, ты меня никогда не подводил. — Кусков вздохнул и поморщился: — Веришь ли, Алексей, мне до сих пор иногда снится то проклятое собрание…
— Это которое?
— Да когда мне по наводке Петуха из Интерсектора голову отвинчивали. Ты ведь тогда один поперек общего мнения пошел.
— Ну… — Лобанов небрежно пожал плечами. —
Я мог это себе позволить. А другие не могли. Вот и вся разница.
— Не скажи, Алексей Петрович… Ну да ладно. Вижу тебе, по твоей скромности, былые подвиги вспоминать неприятно. А все ж таки неплохо иногда вспомнить прошлое.
Они снова выпили.
— Что ж, Антон Сергеевич, — вновь заговорил Лобанов, — пожалуй, пришло время перейти к более реальным материям, чем простые сантименты. Как считаешь?
— Сгораю от любопытства, Алексей Петрович.
— В таком случае буду краток. Компания «МТВ-плюс» идет на дно, и это не подлежит обсуждению.
— Да я, в общем, и не спорю, — пожал плечами Кусков.
— Замечательно. Замечательно, что не споришь. Хотя не слишком-то на тебя похоже. Ну да ладно. Ты, конечно же, помнишь Матвея Кожухова?
— Мотю-то? Еще бы. Как пишут поэты, такое не забывается. Если мне не изменяет память, он сейчас главредом в «Российских известиях»? — Заметив, как переглянулись Шаховской с Лобановым, Кусков быстро спросил: — Или уже сместили?
— Насколько я знаю, нет, — сказал Лобанов. — Матвей Иванович — хороший мужик и настоящий профессионал.
— Тем более — из бывших диссидентов, — заметил Кусков.
Лобанов нахмурился.
— Конечно, шли мы с Матвеем разными путями, — медленно проговорил он, — но цель у нас всегда была одна — поставить Россию на ноги. И сейчас наступило время, когда пути наши должны пересечься… Черт… — Лобанов рассеянно улыбнулся: — я, кажется, как поэт заговорил — метафорами. Вот что значит пообщаться с интеллигентным человеком.
— Ты мне льстишь, — негромко отозвался Кусков. Лицо его стало серьезным и задумчивым, толстый лоб прорезали три глубокие морщины.
«К чему он клонит? — с тревогой думал Антон Сергеевич, глядя, как Лобанов ловко подхватывает на вилку огурчик-корнишон и отправляет его в рот. — И при чем тут Матвей Кожухов? Черт бы побрал эту вашу привычку заходить к любому делу издалека, господа политики. Никаких нервов с вами не хватит».
Несмотря на разрывающие его вопросы, несмотря на ярость и злость, внешне Антон Сергеевич выглядел совершенно спокойным.
Тем временем Лобанов дожевал корнишон и продолжил своим красивым, ровным, густым баритоном, который одинаково обезоруживающе действовал и на женщин, и на избирателей:
— «МТБ-плюс» хорошая компания, Антон, и я не хочу, чтобы она прогорела. Но своими силами она на ноги не встанет, даже если ей очень сильно в этом помочь. Нужно менять команду, Антон Сергеевич, нужно менять принципы работы.
Кусков облизнул губы языком и нетерпеливо сказал:
— Алексей Петрович, давай ближе к делу. Ну что ты со мной, как с маленьким ребенком? Ты говоришь о реорганизации компании, правильно я понимаю?
— Правильно, Антон Сергеевич. Будем говорить прямо: я хочу, чтобы «МТБ-плюс» и «Российские известия» объединились в один концерн. Это единственный шанс для твоей компании избежать банкротства.
— Хм… Но тебе-то это зачем? Какую выгоду с этого дела будешь иметь ты?
— Выборы, Антоша. Выборы!
— Вон в чем дело… — Кусков вздохнул. — Но зачем тебе концерн? Ребята из нашего братства и так повсюду. Гоша Полянин — министр печати. Да и вся коллегия министерства состоит из наших. Неужели они тебе не помогут? Или тебе мало этого ресурса?
— Мне нужно собрать всех в один кулак. — Лобанов выставил перед собой ладонь и медленно сжал пальцы в кулак. Кулак у премьера был увесистый. — Вот так, — коротко пробасил он.
— Обычно пальцы собирают в кулак для решающего удара, — заметил Кусков.
Лобанов усмехнулся:
— Соображаешь. Сразу видно — человек из масс-медиа. Да, Антон, кулак мне нужен для решающего удара.
Антон Сергеевич немного подумал, потом сказал:
