И тем не менее, предметы разговоров представляли конкретный интерес для следствия. Первое, что вызвало улыбку у Поремского, это было сообщение Потемкина о том, что его долго и безрезультатно допрашивал совершенно тупой, но занудливый сыщик, которого он, Юрий, запросто обвел вокруг пальца. Но это долго продолжаться не может, поскольку сыщик наверняка повторит свои попытки, а значит, придется ему что-то говорить, приоткрывать, иначе не отвяжется. Вопрос — что именно? На этот посыл следовали советы темнить, сколько возможно, прикидываться шлангом и демонстрировать обидчивость, вызванную недоверием следователя к его, Потемкина, личным мотивам не выносить сор из избы. Заставить нельзя, а угрожать они не будут, сразу можно писать заявление прокурору о превышении «следаком» своего служебного положения. И все дальнейшие советы были примерно в том же духе — держаться, вилять, не «колоться» ни в коем случае.
Из этого уже следовал первый вывод: Юрию Игоревичу было в чем «раскалываться».
С другим абонентом только начался разговор, но фактически тут же и закончился, резко оборванный тем, к кому обращался Потемкин. Причем оборван довольно грубо и даже по-хамски. И если предположить, что абонентами действительно были Смуров с Митрофановым, то грубость «приличествовала» скорее именно генералу.
А речь зашла о том, что клиент интересуется, как скоро вся эта история закончится? Мол, обещания выглядели куда уверенней. Кроме того, ему, Потемкину, напомнили о том, что каждая сторона должна четко выдерживать свои обязательства. А у него, у клиента, имеются претензии: «Слишком долго, господа, слишком неуверенно!» Вот на это и последовала жесткая реакция: «Не хрена болтать без дела! Так и передай в следующий раз!»
Кто мог быть клиентом и почему столь болезненно заинтересован в выполнении каких-то договорных условий?
А если подумать? Кажется, речь шла именно о том, о чем — тоже, кстати, в недавнем телефонном разговоре со своими младшими товарищами и коллегами — упомянул Александр Борисович Турецкий. А речь шла о некоей главной силе, которая стоит за этим преступлением, то есть о подлинном заказчике. И это, оказывается, знал Потемкин. Вон, получается, насколько полно он информирован! Нет, с этого типа слезать нельзя…
Но, с другой стороны, к сожалению, считать эти записи переговоров прямым доказательством заговора против министра тоже пока нельзя. Нет же конкретных упоминаний. И подозреваемый всегда может, если он не полный дурак, найти приемлемые объяснения для такого непростого, скажем прямо, диалога. Перевести, скажем, стрелку на собачью случку. Ну, не получается у «заводского» кобеля с разборчивой сукой, вот клиент, ее хозяин, и нервничает. А что, не так?
Предположение, неожиданно высказанное Володей Яковлевым, привело Поремского в восторг. Но смех смехом, а единственным выходом оставалось, к сожалению, не очень перспективное ожидание. Проколется — не проколется, этого тоже долго ждать нельзя было. Значит, надо бы помочь проколоться. Как? А устроить еще один «тупой» и показательный допрос. И задействовать предположение о том, что за убийством министра стоят серьезные силы, не желающие афишировать свое присутствие. Проследить за реакцией. Хорошо бы припугнуть малость какой-нибудь якобы эксклюзивной информацией, исходящей из Белоярска. Ну, создать картину, будто расследование ведется успешно, что уже появились подозреваемые — пока, скажем, исполнители — и скоро появятся более четкие контуры результатов, о которых следствие будет докладывать в Кремле. Возможно, и первому лицу. И реакция президента может последовать на это жесткая: не тянуть, не рассусоливать, работать со свидетелями, не говоря уже об исполнителях, более плотно. Что это такое, объяснять грамотному человеку нет нужды, сказано же: террористов мочить в сортире! А подготовка и исполнение теракта с авиакатастрофой и человеческими жертвами спокойно тянет на двести пятую статью Уголовного кодекса. И этого тезиса, насчет сортира, никто тоже еще не отменял. Так что у следствия есть немало оснований ужесточить свои действия. Правда, не выходя за определенные рамки законности. Но мы, мол, давно научились грамотно обходиться с такими препятствиями, о которых с ходу начинает вопить «демократическая» общественность и европейские защитники человеческих прав, сами поддерживающие и преступления против личности, и геноцид, и многое другое. Нам ли их слушаться? Да и кто станет бросаться на амбразуру из-за… При этом следует с юмором оглядеть того, кого допрашиваешь. Действует.
Яковлев нашел доводы подходящими. У Поремского, по его мнению, вообще дела продвигались неплохо. А вот сам он, занимаясь в настоящий момент исключительно бригадой, которая обслуживала перед вылетом правительственный «Як-40», так пока и не смог сдвинуться ни на шаг…
Все, с кем беседовал Яковлев — механики, заправщики, — в один голос утверждали, что посторонних во время подготовки самолета к рейсу в Сибирь возле него не было. И стояли на своих утверждениях, не принимая никаких аргументов по поводу того, что могли отлучиться, не заметить либо не обратить внимания по той причине, что человек, подозреваемый сейчас в терроризме, мог оказаться знакомым, и т. д. Володя применил испытанный прием: разложив подготовительные работы по часам, заставил всех членов обслуживающей бригады, причем каждого в отдельности, точно указать, где тот находился и что делал на данном отрезке времени. Потом все сложил и выстроил своеобразную диаграмму, или общую схему, отдаленно напоминающую те, что при «развитом социализме» создавали специалисты по оптимизации различных видов производств, искавшие дополнительные резервы, но так и не построившие даже обещанного нормального, а не то что развитого социализма. Выстроив свою схему, тем не менее, Володя обнаружил в ней некие пустоты — своеобразные провалы, когда то один, то другой объект в самолете или вокруг него оставался без контроля.
Несмотря на готовящееся решение аварийной госкомиссии, по словам Турецкого, о том, что причиной аварии будет названа, скорее всего, ошибка пилота, взрыв был-таки, причем не один, а целая серия. Сперва свидетели слышали один, а позже, где-то полчаса спустя, еще несколько подряд. Специалисты из госкомиссии, мол, будут утверждать, что взрыв произошел от удара самолета о землю. После чего и возник пожар. А все остальные якобы взрывы — это действительно раскаты отдаленной грозы, пусть даже она ни одним прибором зарегистрирована не была. Могли и приборы в какой-то момент отказать. Что, разве такое не случается у нас сплошь и рядом?
Но имелись уже и заключения экспертов, вызванных из Москвы Грязновым. В частности, о том, что первый взрыв случился еще в воздухе. Не все следы этого взрыва оказались позже уничтоженными некими неизвестными, примчавшимися на место падения самолета. При этом любопытно, что переднее шасси, а также боковое левое, сильно деформированные после удара о землю, находились среди обломков центроплана и крыльев, а вот правое шасси отсутствовало. И сам факт исчезновения с места катастрофы обломков правого шасси указывает на то, что, возможно, где-то в этом районе и было заложено взрывное устройство. По этой же причине был также сделан вывод о том, что крупный заряд взрывчатки мог появиться в самолете еще на аэродроме в Домодедово. И кто-то из обсуживающего персонала об этом знал точно. Но молчал. Либо сам был причастен, либо же помогал или, напротив, скрывал того, кто закладывал бомбу. А если знал и молчал, то прекрасно понимал свою уголовную ответственность.
