Поговорили о происшествии, которое привело сюда московскую бригаду. Посочувствовали родственникам покойных, особенно двум женам министра — бывшей и нынешней, ставшей вдовой. Оказалось, что Горбенко был не в курсе семейных перипетий «треугольника» Сальников — Марина — Смуров. Ну как же, как же! Грязнов удивился, будто вся Москва лишь только тем и занимается, что сплетнями по поводу главной интриги: сама Марина сбежала от Сальникова к Смурову или Смуров «увел» ее от своего шефа. Ну, тогда, правда, еще не шефа, а вроде как приятеля, но дела это не меняет, все равно дыма без огня не бывает. А сплетня? А что — сплетня, поневоле станешь и сам интересоваться, когда такие события происходят. Другими словами, Грязнов исподволь подвел Горбенко к естественно возникшему у того вопросу: «А какое все-таки отношение, по мнению гостя, эти слухи, ну, пусть даже факты имеют к трагическому происшествию?»
И «тонкий политик» Вячеслав Иванович намекнул, что, по его глубокому убеждению, только какие-то непонятные ему внутрисемейные конфликты могли привести к тому, что даже процесс расследования причин гибели людей испытывает на себе сильнейшее давление со стороны несомненно заинтересованных лиц.
— Кто они? — сделал вид, что удивился наивности вопроса Грязнов. — Да они давно у тебя в «Енисее» проживают, на десятом этаже, — как бы между прочим даже и не объяснил, а словно бы отмахнулся Грязнов, зная, какой вопрос будет следующим.
— Ну ладно, про Смурова ты мне сказал, а Митрофанов при чем?
Настала очередь Грязнову уже всерьез «удивиться».
— Сидор, чудовий мий, та ты шо? — словно бы невольно копируя Горбенко, изумился Вячеслав Иванович. — Где ж твоя замечательная агентура?! Они ж — родственники, свояки! Та Марина с митрофановской Натальей — родные сестры!
А в самом деле, откуда мог знать про такие семейные интриги Горбенко? Но пока Сидор изображал или действительно удивлялся информации, Грязнов налил еще по рюмочке — просто под «гарную розмову».
В данный момент Грязнов сознательно перевел стрелку разговора на бытовую тему, исключив всякую политику. О последней говорить с Сидором еще, казалось ему, было рано, тот мог «уйти в молчанку», политические игры вполне могли быть ему острым ножом у горла. Политику обычно в провинции как-то недолюбливают. Но если все же в политических играх Горбенко имел какой-то свой собственный интерес, что, кстати, не исключено, тогда тем более рано. А вопрос, к которому подходил Вячеслав Иванович, был чрезвычайно важным, и Сидор должен, по идее, оценить уровень доверительности.
— Скажи мне, Сидор Остапович, только как на духу, ты поймешь сейчас, почему я так говорю, и если что, твою откровенность во зло не использую, обещаю. И при любом раскладе вопрос должен остаться между нами. Твой ОМОН или какие-то другие твои же хлопцы в деле не участвовали? Не шмонали обломки самолета?
— А у тебя что, есть такое подозрение?
— Тут, Сидор, не подозрение, тут упрямый факт. И факт нехороший. А я б не хотел тебя подставлять.
— Так ты, Вячеслав, из-за этого и приехал? — разочарованно протянул Горбенко и хитро прищурился. — А я-то думал, добрые старые дела вспомнил, к другу потянуло…
Лукавил Горбенко, никогда они с Грязновым друзьями не были, знакомые — это еще куда ни шло. Да и общих дел тоже как-то не припоминал Вячеслав Иванович. И зачем-то с ответом тянул. Но раз вопрос ставится в такой плоскости, можно подбавить перчику.
— Свидетелей много — раз. Засветились очень скверно — два. Манера работы — слишком наглая. Насколько я тебя знаю, ты бы так не сработал.
— Ну так вот тебе и ответ, — ухмыльнулся довольный Горбенко, что ему не пришлось формулировать что-то и как бы оправдываться.
— А чьи, не знаешь? Это я у тебя спрашиваю по-товарищески, а не как у руководителя оперативно-следственной бригады. Тебя ведь и подставить могли, сработать, даже не ставя тебя в известность. Например, через твою голову с военными договориться. А этих у вас тут, я знаю, хватает — пограничный край-то. Но с ними у нас, если это их работа, другой разговор будет, если что, Москва свое слово скажет. Только что-то у меня странное ощущение, будто военные здесь тоже ни при чем. Тогда кто? — в раздумье стал прикидывать Грязнов, сосредоточенно в то же время наливая из бутылки в рюмки. — Чайку плесни еще. — Он подвинул свою чашку к Сидору.
— Так остыл уже… Может, сказать — подогреть?
— Да не стоит… Не в гостях, чай, а накоротке… И ты, выходит, не знаешь, кто у тебя под носом действует?.. — печально покачал головой Грязнов.
— Ну, уж так уж, совсем-то… — словно огорчился Горбенко. Он поднялся, подошел к телефонному аппарату. — Полина, чаек совсем остыл, сделай, пожалуйста… — И молчал до тех пор, пока секретарша не забрала, а вскоре не возвратилась с кипящим чайником. Вот тут он перестал расхаживать по кабинету, сел, крякнув, на стул, будто на что-то решился, а это решение далось ему нелегко.
— Я ведь человек простой, ты же знаешь, — не глядя на собеседника, заметил Грязнов. — Мне подробности и на хрен не нужны, мне иной раз одного намека достаточно. Чтоб своих не подвести и чужих суметь взять за жопу.
— Дак то-то и оно, что, выходит, не совсем чужие.
— Ишь ты! Уж не про Митрофанова ли ты? — «догадался» Грязнов.
— Ну вот, видишь, и ничего тебе, оказывается, подсказывать не надо, сам все просекаешь. А пытаешь! Ох и хитер ты, Вячеслав! Ну, умен!
— Не хитер, Сидор, живу давно. А умный у нас — ты. Я — простой. — И добавил без паузы: — А транспорт, стало быть, они у вояк одолжили. Ты ж бы знал, если б давал… Поди, сам генерал и ездил. Это где у них, напомни?
Горбенко пожал плечами:
— Та где всегда, местный «пентагон» — на проспекте Пояркова, а автобаза — в Крайновке, это верст с двадцать в сторону аэропорта. Они никуда не переезжали.
А вот это, понял Вячеслав Иванович, сказал Горбенко для того, чтобы дать понять гостю, что тот вполне мог и сам знать, где располагается воинская часть и различные ее подсобные службы. Следовательно, и в подсказке не было нужды. Ох как ловко обставлял свое алиби Горбенко — ничего ведь толком не сказал, разве что подтвердил некоторые догадки собеседника. Так тот бы и сам дотумкал, чай, не дурак какой.
В общем, разговор сложился удачно: все как бы само собой стало на свои места. И картинка прояснилась. То были люди неизвестные в городе, зато хорошо известные тому, кто ими распоряжался.
Собственно, теперь разговор можно было и заканчивать. Но в бутылке еще оставалась малость, да и чайник пускал парок, просили же, зачем обижать?! Вот и закончили «посиделки» нейтрально, словно забыв, о чем шел здесь разговор. Только уже перед уходом Грязнова Горбенко спросил его:
— А твой-то, Турецкий этот, он шибко недоволен?
— Я думаю, он поймет, что твоя роль здесь была чисто формальной. Действовала главным образом прокуратура и транспортная милиция, а с ней — сам ее шеф! Скорее всего, и Расул тебе ничего не говорил.
