— Не переживет, — согласился Турецкий.
Женщина заерзала на стуле, лицо ее изображало
смятение чувств.
— Этот следователь, что до вас допрашивал, он напугал меня до смерти!
— Чем же? — удивился Саша.
— Ну, грозный такой! И все про ответственность. Мол, если что скрыли, вас посадят!
— Ну, это вы не так его поняли. Вы же могли просто не вспомнить сразу все и всех. Это нормальная реакция на стресс. Вы только что узнали о смерти знакомого вам человека, конечно, вы ошарашены, расстроены. А потом, даже если что-то еще вспомнили, испугались, что вас обвинят в халатности... Что, мол, по вашей вине преступник прошел в подъезд. Ну, правильно? Испугались?
— Боялась, — тихо ответила Серова.
— И напрасно! Никто ни в чем вас обвинять не собирается. Напротив: спасибо скажем и в ноги поклонимся, если что-то припомните. Ведь жалко же мальчишку! Сядет лет на пятнадцать, а то и больше. И все — считайте, нет человека. Потому что, даже если он и доживет до свободы, это будет совсем другая особь... И Елизавета Яковлевна закончит свою жизнь с вечной болью за внука... Ну как, Ирина Федоровна, можете еще что-нибудь добавить к прежним показаниям?
— Да. Только я не знаю... Разве такие преступники бывают?
— Какие? — как бы небрежно спросил Турецкий.
— В общем, тогда, седьмого ноября, где-то в половину четвертого дня, дочка привела ко мне внучек. Ей-то самой нужно было в магазин сбегать, а девочек одних мы не оставляем — им по четыре года... Мало ли что. Ну и убежала. А я на внучек отвлеклась. Пока им книжку-раскраску нашла, карандаши... Только смотрю, у лифта стоит кто-то спиной. Я кричу: выл мол, к кому? А тут кабина подъехала, она туда шасть — и наверх.
— Она?
— Да. Она когда кнопку нажимала, я увидела ее в профиль. В темных очках. Куртка с капюшоном, джинсы. Сутулая такая. Плечи подняты. Вроде как лицо в воротник прячет. Прядь волос ей на лицо упала. Темные такие волосы. Ручка такая... тоненькая, как у девочки.
— Волосы длинные?
— Нет, до подбородка. Одной длины. Вроде как каре.
— То есть лица почти не видно было?
— В тот момент — нет. Ну, я смотрю, на какой она этаж поехала. Гляжу, к Елизавете Яковлевне. Думаю, может из собеса? А тут дочка из магазина вернулась, ну и... заболтала меня: что купила, да почем, да что не купила и почему. Такая трещотка, прости господи! И как назло, внучки чего-то не поделили, рев подняли. Пока мы их успокаивали, тут Громовы с улицы пришли. Они сами бездетные, а детей любят. Начали девчонок моих конфетами угощать. В общем, кутерьма какая-то, прости господи. Наконец разошлись они все. Таня девочек домой увела — мы в соседней парадной живем. Громовы к себе на десятый поехали. А когда кабина спустилась — эта девчонка сутулая из нее и вышла. Молодая такая, хоть и очки черные, и капюшон, а видно. Я ей: «Вы к кому ходили-то?» А она молчком мимо меня шасть — и на улицу.
— Во сколько это было?
— Когда она спустилась? Там минут через двадцать после того, как вошла. Значит, где-то в начале пятого. Вот и все. Я сначала про нее забыла. А потом вспомнила, да следователя вашего испугалась. Да еще испугалась, что выгонят меня с этого места, а где я другую работу найду? А мы и так с хлеба на квас... — Серова всхлипнула.
— Успокойтесь, Ирина Федоровна, никто вас не выгонит, это я вам обещаю. И вообще, существует такое понятие: тайна следствия. Так что ничего ваше начальство не узнает. Спасибо вам, что нашли в себе мужество дать показания. Это очень важно, то, что вы мне рассказали. У меня к вам еще одна просьба: помочь нам составить фоторобот этой женщины.
— Это что такое-то?
— Вам объяснят. Прочитайте протокол, распишитесь, и идемте.
— А про зятя-то, товарищ следователь, поможете, не забудете?
— Чтоб я сдох! — охотно пообещал Турецкий.
Вечером того же дня Александр Борисович допрашивал вдову убитого депутата, Веру Павловну Новгородскую.
Она вошла в кабинет в роскошной норковой шубе, которую небрежно сбросила с плеч.
Александр поднялся навстречу. Новгородская была красивой женщиной, с густой копной светлорусых волос, ухоженным лицом, тщательно подкрашенными серыми глазами.
— Здравствуйте, Вера Павловна! Позвольте вашу шубу, мы ее на вешалку повесим. Вот так. Присаживайтесь. Моя фамилия Турецкий, — Александр слегка суетился.
Ну нравились ему красивые женщины, что ж тут поделаешь!
— Да, на повестке написано, — холодно ответила женщина.
— Можете называть меня Александром Борисовичем. Присаживайтесь. Хотите кофе? Чаю?
— Вы же не за тем меня вызвали, чтобы кофе пить? — надменно произнесла дама.
«Ах ты, батюшки, какие мы неприступные!»
— Не за тем. Но можно совместить приятное с полезным, правда?
— Я не люблю смесей, — холодно откликнулась Новгородская.
— Что ж, как угодно. Тогда начнем.
И чего в них хорошего, в этих блондинках крашеных? Александр достал из папки листок.
— Вам не знакома эта женщина? Это, конечно, не фотография, а фоторобот, но может быть, данное лицо кого-нибудь вам напоминает?
Вера Павловна пододвинула листок, несколько секунд молча разглядывала.
— А это вообще женщина? Я бы сказала, что это мужчина. Или юноша.
— Почему?
-Ну, узкое лицо, высокие скулы. Если бы были видны глаза... А в темных очках трудно опознать даже того, кого знаешь. Тем более капюшон...
— Есть вариант и без капюшона. Вот.
Женщина посмотрела на другой лист, пожала плечами.
— Но, может быть, среди ваших знакомых есть люди, которые как раз носят темные очки и куртку с капюшоном?
— Среди моих знакомых — она сделала ударение на местоимении, — таких нет.
— А среди знакомых вашего мужа?
— Я мало знала его знакомых. Его круг общения — товарищи по партии. Вам лучше спросить у них.
— Представьте, уже спрашивали.
— И что?
— Вообще-то, вопросы здесь задаю я. И ничего. Теперь спрашиваем у вас.
— Я ответила.
— Человек, чье изображение воссоздано с помощью фоторобота, был в квартире вашего мужа в предполагаемое время убийства. Причем ваш муж сам открыл ему дверь. А у вас есть камера видеонаблюдения. Значит, он видел этого человека — мужчину или женщину — и впустил его.
