Сережа, Сереженька, это неправда! Ты ведь так не думаешь?! Я тебя так любила! Так люблю! Никогда в моей жизни не будет другого мужчины, никогда! Как же мне жить дальше, Сережа? Как растить мальчишек ? И на что мы будем жить ? Как же ты нас бросил, Сереженька?
Ты прости, что я плачу. Это только сейчас, ночью, перед твоей фотографией. Дети спят, они не видят. А я пишу в дневник все подряд, мысли разбегаются, как тараканы. Ты всегда ругал меня за то, что я нечетко мыслю. «Филолог, он и в Африке филолог», — это ты мне всегда говорил, помнишь? И кто теперь будет надо мной подсмеиваться, и чинить электропроводку, и дарить мне цветы, и справляться с протечками в ванной, и любить меня по ночам, и прижимать к себе, и утешать, когда мне плохо, и любоваться мною, как бы я ни выглядела, и достраивать дачу, и возиться с мальчишками, и учить их быть мужчинами? Кто?..
Сережа, зачем ты умер?
Она уткнулась лицом в тетрадь, глухо зарыдала.
— Мариночка, ну что ты? Что ты, доченька? — на пороге кухни возникла пожилая женщина в пуховом платке, накинутом на ночную сорочку.
— Мама, мама, я не смогу без него! Как я смогу?
— Ну-ну, Мариша, тихо, тихо, мальчиков разбудишь.
Пуховый платок лег на плечи Марины, мать закутала ее, словно запеленала, прижимая к себе вздрагивающие плечи.
— Мама, мама... я не смогу...
— Сможешь, девочка, сможешь. Когда умер папа, мне тоже казалось, что моя жизнь кончена. Но у меня есть вы — ты и Сева, есть внуки. Разве этого недостаточно для того, чтобы жить? И разве ты имеешь право думать... Как это не сможешь? А сыновья? Они так переживают смерть Сережи. Он был прекрасным отцом, им будет очень трудно.
— Они ничего мне не говорят, молчат... Митя все какую-то музыку дурацкую слушает, Саня рисует. Как будто ничего не случилось. Меня как будто даже сторонятся.
— От тебя веет таким безысходным горем, что им не подойти. А они переживают свое горе.
Переживают сами, понимаешь? Как умеют, как могут. Митя вчера сказал мне, что очень жалеет, что ему только пятнадцать, что он пошел бы работать, чтобы помогать тебе. Он так повзрослел за эти дни.
— Бред какой! Еще не хватало! В девятом классе работать! Сережа в гробу перевернется! Я не позволю!
— Да кто ж ему позволит? Я ему говорю, что нужно готовиться к поступлению в лицей. Что это и есть его работа. И что он должен тебя жалеть. Он все это понимает. Но и ты должна их жалеть и понимать. И думать о будущем. И о своем будущем.
— Какое будущее, мама? О чем ты?
— Девочка, тебе только тридцать семь. Ты красивая и умная. И хорошая хозяйка.
— Мама! Прекрати!! Я даже слышать не хочу!!
— Ладно, ладно, молчу. Но мальчикам нужен будет отец, понимаешь? Разумеется, это вопрос будущего. Но нельзя ставить на себе крест. Ты не должна обрекать себя на одиночество. Ну тихо, тихо, не плачь. Давай-ка выпьем валерьянки и спать, спать, спать.
Глава третья и опять ПРАЗДНИК
В стенах следственного управления Северо-Западного административного округа Москвы царило оживление. Впрочем, оно царило не только там, но и во всех линейных отделениях милиции, и во всех РУВД, и в УВД, и в МВД, и на Петровке — везде, где обитали люди в милицейской форме: 10 ноября, День милиции, всенародный праздник! В этот день даже порядочный бандит сидит дома за рюмкой водки, смотрит кремлевский концерт, сентиментально вздыхая в сторону обычно ненавистной милиции.
Вечерело. Дамы в погонах крошили в миски салаты, водружали их на сдвинутые письменные столы, где томились открытые бутылки со спиртным и банки с огурцами, грибами и прочими домашними заготовками. Мужчины курили на лестнице в ожидании начала праздника.
— Дежурная группа, на выезд! — злорадно прокричал громкоговоритель. — Следователь Подрядчиков, выезд на труп!
Мужчина лет сорока с пшеничной шевелюрой чертыхнулся, бросая недокуренную сигарету в урну.
— М-да, Витек, не свезло тебе! Трупак в такой день!
— А может, наоборот, свезло? Может, я как раз к
тому моменту вернусь, когда девчонки на стол танцевать полезут. Вы будете уже бухие и беспомощные, а я трезвый и прекрасный, как арабский принц! И стриптиз будет посвящен именно мне, — отозвался Подрядчиков, спускаясь по ступеням.
— Это вряд ли, — задумчиво проронил через селектор голос внутренней связи.
Следственно-оперативная бригада прибыла на Таврическую улицу через пятнадцать минут после вызова. Добротный кирпичный дом был заселен не обычными жильцами. Здесь обитали люди, имеющие или имевшие отношение к науке, искусству, власти. В одной из квартир, например, проживает (вернее, проживал) депутат Государственной думы. Ныне покойный. Именно на этот труп и приехала дежурная группа.
Подрядчиков в сопровождении опера, криминалиста и судебного медика вошел в квартиру, ощущая явственный трупный запах.
Невысокий, худощавый мужчина лежал на светлом ковре, возле кресла. Ковер, впрочем, оставался светлым лишь по краям. Все пространство вокруг тела мужчины было словно пропитано темной краской. Неровные очертания обширного пятна напоминали какой-то материк. Австралию, что ли? Да, пожалуй, Австралию, меланхолично подумал Подрядчиков. В комнате царил почти образцовый порядок. Низкий столик со стеклянной столешницей пуст. Лишь массивная пепельница и окурок. Здесь курили. На пороге комнаты — два дорогих кожаных чемодана. На кухне молча сидела женщина лет сорока. Пахло лекарствами.
- Ну-с, начнем, — вздохнул Подрядчиков. — Павел Петрович, прошу...
Судебный медик осторожно, стараясь не наступать на ковер, приблизился к телу, глянул в зрачки, тронул запястье, пожав плечами, посмотрел на Подрядчикова — дескать, более мертвым нельзя и быть.
— Понятно, — отозвался следователь. — Где у нас криминалист? Работайте, товарищ Гусев. А ты, Петрович, пройдись по соседям.
Оперуполномоченный кивнул и вышел. Гусев расчехлил фотоаппарат, послышалось легкое щелканье, сопровождаемое вспышками света. Подрядчиков тем временем прошел на кухню.
— Гражданка Новгородская? — обратился он к даме.
Дама кивнула.
— Мы можем поговорить?
— Не знаю, — едва промолвила дама.
— Я понимаю ваше горе, но чем скорее мы составим картину происшествия, тем будет лучше, — ласково промолвил Подрядчиков.
«Кому лучше? Что лучше? Криминальный труп. Да еще и депутат. Придется докладывать в РУВД. И провести до этого все следственные действия, а то по шапке дадут. Ясно, что на танцы я не успею», — тоскливо думал он при этом.
— Хорошо, я вас слушаю, — вздохнула женщина и прижила к глазам платок.
