— Не скромничай! Я говорю тебе — это потрясающе!
Пафос момента сбавил длинный требовательный звонок в дверь.
— Это Санька пришел! — обрадовался Митя и бросился встречать брата.
Юрий Максимович засиделся допоздна. Обед был давно закончен. Дети, по указанию учителя, убрали со стола и вымыли посуду — чего отродясь не было! Марина отнесла им в комнату вазу с фруктами и оставила общаться друг с другом — они очень соскучились. Кроме того, у Марины было подозрение, что Митька сознательно умыкнул младшего брата, чтобы оставить взрослых наедине.
Итак, взрослые сидели на кухне, он — в кресле, она — на маленьком уютном диване. Настенный светильник освещал пространство неярким, уютным светом. Они пили кофе с коньяком, курили и болтали.
— Замечательные у вас мальчишки! — в который раз повторил Юрий Максимович.
— Спасибо.
— Удивительно, они на вас совсем не похожи. Оба светловолосые.
— Они в отца, — тихо произнесла Марина.
— А сколько лет Саше?
— Тринадцать. Он в восьмом классе.
— Через год нужно поступать к нам.
— Да, Митя тоже об этом говорил.
— Митя меня сегодня потряс. Как он играл! Почему он не стал заниматься музыкой дальше?
— Ой, ну что вы, Юрий Максимович, разве туда пробьешься? В музыкальном мире такая клановость! Нужны связи. Или родственные, или какие-либо другие. У меня их нет. Да Митя и не хотел становиться музыкантом. Если честно, мы с большим трудом заставили его закончить школу. Это сейчас он с удовольствием играет для гостей. А тогда, когда нужно было каждый день после обычной школы ехать в музыкальную... О, страшно вспомнить! Сколько я выслушала о загубленном детстве! Все ребята во дворе играют в футбол... А он мимо, с футляром в руке.
— Понимаю. Что ж, вы умница, что заставили его доучиться! В жизни все пригождается, всякое умение. Будет у нас в походах играть. Он на гитаре играть умеет?
— Да. И на фортепьяно.
— Фортепьяно мы вряд ли возьмем с собой, а вот гитару — непременно!
— Митя в вас буквально влюблен! Вернулся из похода последнего...
— Это вы про слет туристический?
— Ну да. И все разговоры только о вас! Какой вы замечательный! Наверное, это счастье — знать, что дети тебя любят.
— Да, — покачал головой Юрий Максимович и чуть улыбнулся чему-то своему.
Они помолчали.
— Юрий Максимович! А вот эти походы ваши... Митя так мечтает о них. А сколько это стоит? — осмелев от выпитого коньяка, спросила Марина. — Ну, я потому спрашиваю, что мне нужно заранее готовиться...
— Я прекрасно понимаю, Марина Борисовна, что ваше материальное положение... достаточно сложное. Взносы на каждый поход разные. От маршрута зависит, от продолжительности похода. Но вы не волнуйтесь, мы этот вопрос решим. У нас есть спонсоры. Это бывшие мои ученики, которые сделали успешную карьеру и могут позволить себе благотворительность. Есть денежный фонд. Некоторые ребята, чье материальное положение является тяжелым, участвуют в походах на льготных условиях. Я не могу полностью освободить вас от взноса, это вызовет разговоры...
—Что вы, что вы! — замахала руками Марина.
— ...Но существенно снизить его размер — это реально. Вы просто будете говорить мне, сколько сможете заплатить. Сколько сможете, столько и заплатите. Хоть три рубля. Ну, успокоились?
Он улыбнулся ей спокойным, почти неподвижным лицом.
— Спасибо вам! — Марина поправила очки.
— У вас очень красивые очки. И очень вам идут. Вы очень красивая женщина. Не дешевой красотой с глянцевых обложек. А совсем особой, редкостной, которую нужно уметь увидеть. Да, вы очень красивы... Среди ваших предков наверняка была какая-нибудь придворная японская красавица. Я прав?
— Не знаю. Я коренная ленинградка. Как минимум в четвертом поколении. Но если и есть среди моих предков японцы, скорее самураи, чем красавицы, — усмехнулась Марина.
— Одно не исключает другого. Самурай тоже может быть красавцем. Хотя какой же в вас самурай? Вы такая мягкая и женственная. И очень молодо выглядите. Вы это знаете? Дать вам огня?
Марина, в замешательстве вертевшая в руке сигарету, подалась навстречу огоньку зажигалки, которой щелкнул ее визави.
Он произнес такие слова, которые в принципе могли означать начало романа, если бы она была к этому готова. Но... почти безразличный взгляд и тон, которым эти слова были произнесены, никак не вязались с их смыслом.
Глава тринадцатая КРУГ СУЖАЕТСЯ!
Грязнов возник в кабинете Турецкого как черт из табакерки.
— Привет, Саня!
— Здорово! Ты Откуда? Мы вроде не договаривались.
— Мимо проезжал. Не мог же я не зайти! Что грустный сидишь?
— Да вот, размышляю о своем моральном убожестве.
— С чего это? — подивился приятель. — Кто это вверг тебя в столь несвойственное настроение, Джеймс Бонд Генеральной прокуратуры?
— Михаил Владимирович Зыков.
— Уголовник? Бандит?
— Ошибаешься, Слава. Господин Зыков — меценат, благотворитель и вообще другой человек. Глубоко верующий. Это Буренков какие-то противоправные действия совершал, да и то непонятно какие. То ли улицу на красный свет перешел, то ли из окна плевался. Вру, плевался — это я!
— Что-что? У тебя температуры нет? Грипп шагает по Москве. Можно сказать, по Садовому кольцу.
— Не-е-ет, это не грипп. Это Зыков что-то такое процитировал из церковного. Получилось, что я в него плевался. В иносказательном смысле. Вот я и печалюсь, что обидел благородного человека, пусть и разбойника. В прошлом.
— А-а-а, — протянул Вячеслав. — Ладно, я тебе сейчас процитирую что-нибудь другое из «церковного», как ты выразился. Слушай: «Не предавайся печали душою твоею и не мучь себя своею мнительностью; ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет!» Каково?
— Это кто сказал?
— Это из Ветхого Завета. А кто именно — не помню. Какая разница? Главное — чтобы помогло! Тебе помогло?
— Да! Жаль, что в Высшей партийной школе не изучали Ветхий Завет.
— А разве ты заканчивал Высшую партийную школу?
— Нет. Но я бы в этом случае обязательно ее закончил!
— Еще не все потеряно. Можешь закончить семинарию. Заочно.
— А что? Это мысль! В нашем ведомстве лиц духовного сана еще не было. Опять же можно преступников исповедовать... Представляешь, какие открылись бы неограниченные возможности? Хотя, с другой стороны — тайна исповеди, и все такое... Я бы разрывался между...
