Прервав воспоминания, Андрей включил телевизор и скучающе, вполглаза смотрел на мелькающие оживленные лица, призывающие дружно радоваться наступающему Новому году. Прикрыл устало веки, и вдруг перед его глазами возникло лицо Оли. Да так явственно, что он даже вздрогнул от неожиданности. Необъяснимое волнение охватило его, и он почувствовал, как кровь прилила к его лицу, нежность сладкими волнами наполнила все его естество…
«Что со мной? — испуганно спросил он себя. — Со мной такого еще не было. Что это? Я хочу ее обнять, прижать к груди ее прелестную головку, запустить пальцы в ее чудесные волосы, касаясь ее нежной изящной шейки… Где ты?» — прошептал он и прислушался, как-будто ожидал ответа…
Он был влюблен в Олю уже три года — с тех пор как переехал в этот старинный шестиэтажный дом.
В первый же день, выходя из подъезда, увидел, как из темно-синего «оппеля» вышла высокая худенькая девушка, почти подросток. Она помогала родителям разгружать пакеты с продуктами, шутливо с ними переговариваясь. Он залюбовался ее спортивной фигурой, длинными загорелыми ногами. Когда она выпрямилась, держа в каждой руке по пакету, он смущенно отвел взгляд и поспешил к арке, стараясь не оглядываться. «Еще подумает, что я подсматриваю!» — рассердился он на себя. Чем она его тогда зацепила? К тому времени он уже четыре года преподавал в университете.
И ежедневно, читая лекции, видел устремленные на себя взгляды не одного десятка красавиц студенток. Девушки посмелее кокетничали с ним, забавляясь его скованностью и серьезностью. Многие считали Андрея Каледина угрюмым и нелюдимым, хотя и признавали, что его украшают красивые серые глаза, а улыбка, крайне редко возникающая на лице, просто преображает его. Но Андрей стеснялся своего большого тела, спортом он никогда не занимался, и ему казалось, что его неуклюжая фигура не может привлекать девушек. А если и замечал иногда чей-то заинтересованный взгляд, приходил в полное замешательство и в такой момент просто ненавидел себя за робость, не зная, куда девать глаза. Давно смирившись с тем, что ему никогда не преодолеть своего непонятного страха перед девушками, он, между тем, был вполне счастлив. Его природные математические способности, на которые первой обратила внимание школьная учительница математики Елена Александровна, требовали постоянного умственного напряжения. Учительница как-то пригласила в школу его маму и настоятельно посоветовала записать Андрея на математический факультатив. Затем, когда он «перерос» его и начал занимать призовые места на общегородских математических олимпиадах, убедила Андрея поступить в специализированную математическую школу, где с юными талантливыми математиками занимались преподаватели Петербургского университета. Андрей не просто любил математику, а боготворил ее.
В детстве его завораживали цифры, и каждый раз, одолев сложную задачу, он испытывал состояние эйфории. В юности его однокурсники торжествовали, покорив сердце какой-нибудь неприступной красавицы. А он ликовал, решив трудоемкую вычислительную задачу. Потом увлечение математическим анализом привело его на кафедру математики в университет, где он вполне успешно совмещал педагогическую и научную деятельность. В двадцать пять лет он уже был кандидатом наук и снискал уважение старших коллег-математиков своим нестандартным мышлением и завидным упорством. Ему прочили большое будущее.
Мама обожала своего Андрея. Рано потеряв мужа, который умер во время банальной операции аппендицита, не проснувшись после анестезии, она всю свою любовь и заботу устремила на единственного сына. Гордилась его успехами и ограждала от любых житейских трудностей. Если какая-нибудь девушка звонила ему по телефону, мама никогда не подзывала его, считая, что тратить время на девушек — непозволительная роскошь. Нужно пестовать и взращивать его талант, а для этого главное — чтоб ему никто не мешал.
Друзей у него не было, ведь и на друзей требовалось время, а оно, как усвоил Андрей, дорого. Нужно столько успеть! Так они и жили вдвоем — тихо, никого не впуская в свой мир, им вполне хватало общества друг друга. Каждый вечер Андрей заходил в комнату мамы, это был ее час. Он рассказывал ей, как продвигается работа, о планах на будущее. Она ему о прочитанных книгах. Все свободное от домашних хлопот время она сидела в уютном зеленом кресле и читала. У них была большая домашняя библиотека, но она записалась еще в две городских и зачитывалась допоздна, переселяясь в мир, созданный писателями.
— Ну что, почетная читательница, чью судьбу мы переживаем нынче? — с ласковой насмешкой вопрошал сын, заходя по вечерам в ее комнату. Мама тут же откладывала книгу, и начиналась неторопливая беседа обо всем на свете…
Андрей вспоминал это счастливое время с неизбывной тоской. «Мамочка, мамочка, почему ты ушла? Как же мне плохо одному, как одиноко и страшно…»
Первое время, когда она заболела, он был просто в отчаянии. Любая бытовая мелочь приводила его в полное уныние. Долгие годы он жил, охраняемый мамой от житейских проблем, не имея элементарного понятия, как заполнять квитанцию на оплату квартиры, приготовить яичницу или сварить кофе. Походы по магазинам за продуктами он приравнивал к вылазке в стан врага в военное время. Его мучительные размышления у прилавка, что же купить, приводили продавцов в тихую ярость, а стоящие за ним покупатели раздраженно роптали и комментировали его странное поведение. Тогда он впадал в полный ступор и продавцы, наконец сжалившись, брали инициативу в свои руки:
— Чай нужен? А сахар? А гречка? Может, яйца, сыр?
Он брал все подряд, что предлагалось, радуясь, что кто-то решает за него эту невозможную проблему.
Кое-как он научился и яичницу приготовить (она у него даже перестала подгорать и скукоживаться, как сухой осенний лист), и макароны сварить, чтобы они не хрустели на зубах, но и не расползались в месиво. Мама болела тяжело и долго. Днем, когда он уезжал на лекции, с ней оставалась соседка, татарка тетя Феня. Живенькая, сухонькая, она мыла полы и следила, чтобы его мама вовремя принимала лекарства. Но тетя Феня приходила не часто, у нее была своя семья, и взрослые дети неохотно отпускали мать, считая, что она за свою жизнь уже наработалась и вполне заслужила отдых.
Мама Андрея тихо лежала на разобранном диване и кротко наблюдала своими выцветшими голубыми глазами за ловкими движениями Фени. Когда возвращался с работы Андрей и Феня уходила, мама молча плакала, следя за неловкими движениями сына, понимая, как ему трудно. Она ругала себя за то, что ничему не научила сына, не подготовила к трудностям быта, как будто собиралась жить вечно. А он, стараясь успеть побольше, хватался сразу за все. Гладил рубашку и вдруг, оставив утюг на воротничке, бежал на кухню снимать что-то подгорающее, затем спешил в ванную, потому что вода лилась уже через край. Чтобы не затопить соседей снизу, бросал в лужу все, что под руку попадалось — и полотенца, и халат, как-то в панике сорвал с вешалки пальто… «Горе ты мое! — горестно думала мама. — И как ты будешь без меня жить?»
Но Андрей, похоже, тоже считал, что мама будет жить вечно. Он стойко переносил все трудности, не допуская мысли, что ее скоро не станет…
Когда мама умерла, все заботы о похоронах взяли на себя те же соседи, Аня и Наир, дети тети Фени. Андрей три дня лежал на своем диване, отвернувшись к стене. Кто-то приходил, уходил, двери не запирались. В день похорон Аня и Наир подняли его, заставили умыться, одеться и повезли в морг. Что было дальше, он никогда не вспоминал. Он запретил себе вспоминать чужое, застывшее лицо мамы, ее седенькие волосы, убранные за уши, — она никогда не носила такой прически. Это была не она, ему удалось себя в этом убедить. Это была чужая старушка в белой кружевной шали на голове. Мама ведь шаль никогда не носила. У чужой старушки на лбу лежала бумажная полоска с молитвой. «Нет, это не мама, — окончательно уверился он, — мама никогда в церковь не ходила».
